Хореограф - Татьяна Ставицкая

Залевский вознамерился было посвятить парня в свои размышления о предмете, но не успел.

– Я все-таки решил устроить сольный тур – очень хочется увидеть свою публику. Посмотреть, сколько людей меня помнит, скольким я нужен, кто остался со мной после шоу и всех тёрок. Кто услышал меня и понял.

– Как ты меня утомил своими разборками с публикой! Любят – не любят, плюнут – поцелуют… Публика – это люди, которые ходят по выходным дням в театр или на концерт. И всё! Зачем ты так близко подпускаешь к себе чужих людей?

– Неправда! У меня есть свои – те, кто не бросил меня, наигравшись. Я их честно заработал! Они думают обо мне, а не о том, на что потратить выходные!

– Фанаты, что ли? Влюблены в тебя?

– Я надеюсь. И какая разница, как это называется? Я рад им. И мне необходима их поддержка! Ты не представляешь, чего можно добиться одной только поддержкой! Мне нужно, чтобы кто-то в меня верил. Это дает мне силы.

Действительно: какая разница, как это назвать? Залевский и сам был счастлив, когда попал на его выступление. И хорошо помнил свою реакцию, в которой не решился бы признаться публично, или хотя бы самому мальчишке. Впрочем, тот сам все прекрасно понял. И даже имел наглость озвучить.

– А чем они отличаются от других зрителей?

– Они… они простят мне ошибку. Не будут кричать и писать, что я налажал. Даже если я налажал. Не отвернуться и не уйдут, если я сделаю какую-нибудь глупость. Я надеюсь. Они любят меня за меня самого. Всего. Такого, какой я есть. Даже если не до конца понимают. И они знают, что я стараюсь. Просто не все и не всегда зависит от моего желания.

Ну конечно! Он хотел лишь той публики, что приходит любить. Залевский не был лично знаком со своей аудиторией. И ему не приходила в голову дикая мысль, что его непременно должны любить ВСЕГО какие-то чужие люди, пусть даже увлеченные его творчеством. Он находил это странным и, возможно, даже обременительным. Для любви у него есть близкие, его труппа и еще – этот малый, озабоченный самоидентификацией и взаимоотношениями с публикой. Но он почему-то хочет, чтобы его любили ВСЕГО. Можно, конечно, радоваться, что тебя понимают и твое творчество ценят. Но быть благодарным каждому, хотеть знать, кто эти люди… Зачем? Исследования целевой аудитории – дело маркетологов и Дьявола. Тех, кто искушает, чтобы получить вполне материальный результат в случае с маркетологами или душу – в случае с Дьяволом. Любовь – его топливо, думал хореограф. Но любовь сгорает, обращается в пепел, едва попав в его «мартен». И мальчишке нужно много новой любви, чтобы поддерживать нужную температуру плавления. Его плавления. Что произойдет, если ему однажды не хватит любви? «Мартен» остынет, и на конвейере шоубиза станет одной железной чушкой, одной болванкой больше. А пока он готов вверить себя многим обстоятельствам и биться обо все углы, прокладывая себе путь волею тщеславия или высшей необходимости.

– То, к чему ты стремишься – масскульт, – не удержался раздосадованный Марин. – И какой смысл вливаться в текущий тренд? Нельзя выстилать общий тренд собой. Ты растворишься в нем! Тренд – это братская могила!

– Да! Я выбрал поп-музыку! И я надеюсь когда-нибудь возглавить мировые чарты! Да что ты знаешь о современной поп-музыке?! Она очень сильная! И сама по себе, и по воздействию. Очень содержательная! Ты судишь о ней по шлаку. Так в любом деле есть свой шлак! А песня – это такая концентрированная штука, как целый роман! Ну, не роман… но можно зацепить человека двумя-тремя фразами, если они – откровенные.

Черт! Он мог стать кем-то уникальным, возможно, даже создать собственный жанр. Но он пленен поп-звездами, их яркой жизнью. Зачем он вообще завел этот разговор? Ему не с кем обсуждать свои карьерные перспективы? Он ждет от Марина поддержки? Хотя бы моральной? Но он же не готов воспринять доводы против, он спорит, доказывает свое! Ни в грош не ставит опыт Марина.

– И я боюсь, что они остынут, если я перестану подкармливать их. Собой, своими переживаниями.

– А разве песен им недостаточно? – Залевский с удивлением обнаружил, что им движет ревность. Он не хотел делить этого парня ни с кем. С публикой в том числе. – Ты будешь искать спонсора? Продюсера?

– Продюсеры мною не интересуются. Увы. Поэтому я должен сам. Попробую поехать с концертным туром в другие города. Провинция дольше помнит людей из телевизора.

– Сам? Без прокатчиков? Ты шутишь! Или это наивность?

Кому, как не Марину, было знать обо всех трудностях организации подобных гастролей!

– Как ты зал соберешь? На какие шиши промо тура будешь делать? Весь город должен быть в афишах! Городские радиостанции и телеканалы должны анонсировать в новостях! Да у тебя – ни одного шанса!

– Да не интересен я прокатчикам! Пока. А шансы есть, даже когда их нет. Просто дороже обходится. Вопрос только в том, чем придется платить.

– Интересно… И чем ты готов платить? – спросил Залевский. Ему показалось, что наступает момент истины, и он, задавая вопрос, не был уверен в том, что на самом деле хочет услышать ответ.

– Ну, придется напрягаться, – усмехнулся юноша. – А ты знаешь, что разряд в тысячу вольт может убить, но шесть тысяч вольт перезапускают сердце? Я читал!

Он оставил, наконец, в покое свой чемодан и, прихватив бутылку воды, забрался на тахту к Марину. Залевский выдохнул. Он даже не заметил, что задержал дыхание. Вольты, это – пожалуйста! Это – на здоровье. Вольты отлично знакомы ему самому. Но шесть тысяч вольт, чтобы перезапустить сердце – это, пожалуй, что-то другое.

– Читал? В самом деле? А я подумал, что кино смотрел. Слушай, давай обойдемся без иносказаний. Ты хоть представляешь, как это делается?

– Конечно. Я знаю об этом все. И я уже продумал механизм. Даже нашел подходящие концертные площадки и провел предварительные переговоры. Люди, имеющие профессиональное отношение к эстраде, помнят выпускников шоу. Это несколько облегчает процесс.

Он не представляет, на что замахивается!

– Это безумие.

И мальчишка ответил с усмешкой:

– "Это безумие!

– Нет, это 17-ый егерский полк!"

Ах, как хорошо, что он знал про этот полк! Про неравный бой пятисот егерей против сорока тысяч персов. Это знание, запавшее в душу, отпечатавшееся в памяти, должно придать ему решимости и сил. Значит, он вдохновлен! И не отступит.

– Решил ошеломить наглостью?

– Тактика решает все.

– Ты уверен? Может, есть другие пути?

– У меня нет. И это же еще не совсем я. Я – это дальше, позже…

Оказалось, что никто не мухлевал и не передергивал карты. Мальчишка был предельно искренен. Настолько, что его искренность начинала угнетать Залевского.

Что же до концертного тура, то артистом он был, по мнению Залевского, что называется, – на любителя. При несомненном исполнительском мастерстве – не для широкого потребления. Хореограф был тонким знатоком и ценителем, отчаянным любителем, и готов был потреблять его тоннами, гигабайтами, киловаттами. Но знал Залевский и то, что его аудитория не могла быть настолько широкой, чтобы принести парню настоящий большой успех. Слишком вычурный, слишком крейзи, слишком обнаженный на сцене. Извращение, на обывательский вкус. Хореограф, как никто другой, знал толк в извращениях подобного рода. Они происходили из душевного перегруза, из перенасыщенности эмоциями, из жгучего желания разверзнуть собственную грудную клетку и дать потрогать живое, бьющееся…