Я говорил, что лучше промолчать? - Эстель Маскейм

Отец вопит, изрыгая проклятия, перемежая английские ругательства с испанскими. Его яростный, почти безумный взгляд пугает так, что я в ужасе зажмуриваюсь. Он поднимает меня легко, как пушинку. Мгновение – и я лечу через всю кухню. Сбиваю по дороге стул и неловко шмякаюсь на пол, успев вытянуть перед собой руку. Запястье пронзает боль, резкая и острая, хотя все же не такая сильная, как в прошлый раз. Значит, ничего страшного, перелома нет.

Меня подхватывают с пола. Все тело ноет. В челюсть врезается твердый, как камень, кулак. Отец что-то орет, смысл его слов до меня не доходит. Я даже не пытаюсь вырваться. Он снова швыряет меня в другой конец кухни, и я бьюсь лбом об угол стола. Дотрагиваюсь до свежей ссадины и чувствую, как из нее течет кровь. Сейчас отец снова встряхнет меня, снова будет кричать… Ничего не происходит. Слышится звон и новые ругательства. Затем глухой стон, глубокий вздох и удаляющиеся шаги. И, наконец, грохот захлопываемой двери.

Прерывисто дыша, с трудом раскрываю мокрые глаза. В кухне настоящий погром. Три стула сбиты и валяются на полу. Повсюду разбросаны бумаги отца, некоторые из них порваны. Рядом со мной рассыпаны осколки стекла.

Ползком осторожно отодвигаюсь от них, пока не упираюсь в угол. Прижимаю колени к груди и утыкаюсь в них носом. Меня трясет. В запястье пульсирует боль, жжется ссадина на лбу. Я захлебываюсь слезами.

Наши дни

Наконец-то наступила суббота. За эту неделю я так перенервничал, что отказался помогать Деклану. Мне необходим перерыв, чтобы разобраться в себе и осмыслить, во что я вляпался. К счастью, Тиффани не может со мной встретиться, потому что обещала помочь Рейчел с подготовкой к празднику. С минуты на минуту Рейчел позвонит и позовет ее к себе.

Ни малейшего желания идти на вечеринку. Хорошо, что там будет не очень много народу. По крайней мере, Рейчел на это рассчитывает.

Второй час дня. Последние минут двадцать я сижу в домашних трениках на кухне, без аппетита жую сэндвич с помидорами, авокадо и листьями салата и рассеянно поглядываю сквозь раскрытую дверь на лужайку за домом.

Бывает, я скатываюсь в меланхолию, и сегодня – один из таких дней. Мне настолько тоскливо, что я даже не стал включать телевизор. Ну ничего, пройдет. Похандрю еще несколько часов, подумаю над смыслом моей никчемной жизни, а вечером как ни в чем не бывало буду смеяться на вечеринке, словно я – самый счастливый среди гостей.

Вздыхаю и отталкиваю от себя тарелку с остатками сэндвича. Одиночество тяготит, особенно когда я в таком душевном состоянии.

– Уже наелся? – Мама заходит в кухню и, как всегда, тепло улыбается. Я ей за это благодарен. Сейчас мне очень нужна ее поддержка.

Пожимаю плечами.

– Угу.

Мама уносит мою тарелку. Подперев подбородок рукой, наблюдаю за ней.

– Кстати, мы сегодня ведем твоих братьев на матч клуба «Доджерс», – сообщает мама. Она выбрасывает недоеденный сэндвич в мусорную корзину, ставит тарелку в посудомойку и, облокотившись на стол, предостерегающе приподнимает брови. – Пожалуйста, Тайлер, куда бы ты сегодня ни отправился, не делай глупостей.

То есть не пей, не кури травку и не пропадай на целую ночь. Мама знает меня как облупленного.

Не хочу ее огорчать, однако по-другому все равно не получится. Нахмурившись, снова отворачиваюсь к лужайке. В небе ярко сияет солнце, и его блики скачут по воде в бассейне.

– Тайлер, – неожиданно тихо и устало окликает мама.

Она опускается на стул напротив меня. Встречаюсь с ней взглядом, и сердце начинает биться чаще. Не люблю, когда мама так на меня смотрит – с болью и тревогой.

– Я вчера нашла кое-что, – прерывающимся голосом шепчет она и, вытащив из кармана какую-то карточку, кладет на стол. – Мы, наверное, тогда ее не заметили…

Одной рукой мама держится за сердце, а другой гладит меня по спине.

Я медленно и глубоко вздыхаю. Мама подбадривающе кивает, и я перевожу взгляд на лежащий передо мной снимок. У меня перехватывает дыхание. Мама молчит, давая мне время справиться с чувствами.

Это старая фотография. Я и отец стоим на пирсе. Заходящее солнце низко нависает над морем, придавая небу голубовато-розовый оттенок. Мне здесь всего лет шесть или семь, да и отец еще молодой. Я держу его за руку и прижимаюсь к нему, а он радостно улыбается.

Снова поражаюсь тому, как мы похожи. Чем старше я становлюсь, тем больше усиливается наше сходство. У нас обоих зеленые глаза, смуглая кожа, темные волосы и густые широкие брови. Даже подбородки – и те одинаковые.

В то время мы были счастливы. Плохие дни еще не начались. До сих пор помню, как отец в первый раз меня ударил. Мне было восемь. Я тогда совершенно растерялся. Отец пообещал, что такое больше не повторится, и я поверил.

Мама нежно проводит пальцем по моей руке. Только сейчас замечаю, что стиснул кулаки. Маму тревожит, что я так легко впадаю в бешенство, но она понимает: порой я не в силах себя контролировать. Вспыльчивость – еще одна черта, которую я унаследовал от отца.

– Делай с ней что хочешь. Главное, чтобы тебе стало легче. – Мама печально улыбается и что-то вкладывает мне в руку.

Мой гнев сменяется грустью. Мама целует меня, ласково треплет по плечу и уходит, видимо, решив, что мне лучше побыть одному.

Опускаю взгляд и вижу, что мама дала мне зажигалку.

Три года, отравляя жизнь, меня душила ярость. Я пытался бороться с ней с помощью наркотиков, но в пятнадцать лет понял, что надо дать злости какой-нибудь выход. Хотелось стереть все воспоминания об отце, даже хорошие. Вычеркнуть его из своей жизни. Мама тогда согласилась бы на что угодно, только чтобы мне помочь. Она и сейчас готова ради меня на все. Поэтому мы вместе забрались на чердак и вытащили старые фотоальбомы. А потом мама позволила мне развести костер и сжечь фотографии, на которых я был вместе с отцом. Конечно, это причинило маме боль. А мне и правда тогда полегчало. И все же я не смог избавиться от прошлого, я каждый день думаю об отце.

Встаю на ноги и, прихватив фотографию со стола, выхожу на лужайку. День выдался солнечным и теплым. Дует приятный ветерок.

Сажусь на траву у бассейна, прижав колени к подбородку, и снова вглядываюсь в фотографию. Смотрю сначала на себя маленького, а потом на улыбающегося отца. Ненавижу его. Ненавижу за то, что он сломал мне жизнь.

Щелкаю зажигалкой и, не колеблясь, подношу ее к уголку фотографии. Словно оцепенев, наблюдаю, как язычки пламени лижут снимок, сжигая сначала мое изображение, а потом и отца. Стряхиваю пепел в бассейн и с облегчением смотрю, как тот погружается в воду. Жаль, душевную боль так легко не уничтожишь…

Часы показывают начало восьмого. Настроение еще хуже, чем было днем. Никому из компании Деклана не позволено появляться на вечеринке Рейчел. Если бы она знала, что я один из них, она бы и на пушечный выстрел не подпустила меня к своему дому. Обидно – сегодня мне как никогда хочется чего-то покрепче марихуаны. Пришлось договориться с Декланом о встрече перед вечеринкой, но до этого еще есть время. Посчитав, что я дома один, решаю спуститься в гостиную и посмотреть телевизор, однако, выйдя из своей комнаты, вижу Иден. Она поднимается на второй этаж. В руках у нее платье для вечеринки.