Книги лжепророков - Александр Усовский

А вот дорога на Тамбов — куда как перспективнее! Менты там голодные; сто рублей — и никаких вопросов задавать тебе никто не станет. По километражу — примерно столько же, сколько и по федералке; качество покрытия, конечно, хреновенькое, но всё равно — это ж не просёлок. И, если бы этот груз вёз он — то однозначно выбрал бы тамбовский вариант. А ведь его противник — не дурак… Что это значит?

Это значит — дорога на Тамбов есть основной вариант перемещения двух станков, вместо одного из которых в центр России едет радиоактивное НЕЧТО. Стало быть, по коням!

И тут его ждал удар с той стороны, с которой он никак не ожидал его получить.

Одиссей вставил ключ в замок зажигания и, повернув его, попытался завести двигатель. Стартер добросовестно десяток раз прокрутил коленвал — но мотор молчал, как партизан на допросе. Что за чёрт! Раз за разом Одиссей пытался его завести — и каждый раз, жужжа всё слабее и слабее и окончательно просаживая батарею, стартер натыкался на молчаливую забастовку движка. Наконец, вжикнув последний раз, стартер сдох — и вот теперь Одиссей понял, что время впадать в отчаянье как раз наступило.

Он вышел из умерших "жигулей". Мимо него пролетали легковушки с беззаботными пассажирами, маршрутки со спешащими на работу жителями окраин, фургоны с товаром для открывающихся через полчаса-час магазинов. Эти люди жили совсем в другом мире — чудесном мире работающих моторов, в мире, где не надо мчатся за постепенно превращающейся в мираж "газелью", в мире, где все играют за белых…

Одиссей в бессильной ярости прокусил нижнюю губу — и кровь тонкой струйкой потекла по подбородку, капая на асфальт. Будь проклята его хромая судьба!

Те, что играют за чёрных — всё же переиграли его. И теперь, уходя всё дальше на северо-северо-восток — они всё дальше и дальше уходили от возможности провала. Что ж, они могут радоваться — сегодня их день.

Он сел на порог своей машины, бессильно опустив руки. Сармат…. А ведь он сейчас предаёт своего павшего товарища! Ценой своей жизни Саня Дроботей вручил им эту информацию — и вот теперь он видит, как с каждой минутой эта информация теряет свою ценность. Потому что то, что обнаружил Сармат в позапрошлую пятницу на польско-украинской границе — преодолев все кордоны, беспрепятственно движется туда, куда и было задумано теми, кто играет за чёрных. И он, Одиссей, не смог это предотвратить! С девками развлекался… Миллиардерское шампанское пил…. На пляже загорал…. Пижон! Бездарь! Ничтожество! Провалить такое простое дело!

Тут мимо него, важно урча неслабым мотором, прошествовал армейский "Урал"; с заднего борта, беззаботно свесив ноги, на него посмотрел, широко улыбнувшись, молоденький солдатик — и Одиссею вдруг стало стыдно за самого себя, недавнего.

Ладно, хватит заниматься самоедством. Надо быстренько найти почту и известить начальство о провале его миссии, а заодно и купить телефон; он уже дома, здесь его переговоры со штаб-квартирой вряд ли кто-то сможет перехватить, тем более, что звонить он будет всё равно на оперативный. Ладно, надо что-то делать. В конце концов, то, что он бездарность и лопух — ещё не означает, что облажалась вся контора; может быть, Дмитрий Евгеньевич или генерал найдут пути выхода из этого попандоса. К тому же, как выучил он на первом курсе — человеку свойственно ошибаться, хуманум эрраре эст, кажется…. Хотя в его положении уместнее другая фраза: Caesarem decet stantem mori, которая обозначает примерно то же, что и клич Долорес Ибаррури — "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях".

Да-а-а, увидела бы его сейчас Герди… разнюнился, расплакался. Ай-я-яй, пожалейте меня, убогого! У меня машинка сломалась, и вообще я весь из себя бедный и несчастный….

А ну, вставай! У тебя нет права на чью-то жалость — ты солдат! Право на жалость будет только у твоего врага — и только тогда, когда он окажется на краю своей развёрстой могилы. Что ты сделал для того, чтобы загнать его туда? Много чего? Стало быть, недостаточно много, раз твой враг, задумавший какую-то грандиозную подлость для твоего народа и твоей страны, жив, здоров и невредим. Ты должен встать — и продолжать делать порученное тебе дело. Потому что никто его не сделает, кроме тебя…

Ладно, как там было у Фадеева? В "Разгроме"? "Надо было жить и исполнять свои обязанности…" — как-то так. Вот и ему — надо в темпе вальса мчаться докладывать о случившейся катастрофе, засунув как можно глубже всякие эмоции и слёзы. Не институтка, чай! Надо жить. И надо продолжать делать своё дело…

Он встал, отряхнул пыль с брюк, огляделся. Так, остановка транспорта — метрах в двухстах позади; ждать маршрутку или ловить бомбилу? Денег российских у него нет — но, скорее всего, у него возьмут и гривны, и доллары, правда, по грабительскому курсу… ну да какая сейчас разница? В настоящий момент это никакого значения не имеет!

Одиссей отошёл от своей умершей машины, и, вглядываясь вдаль, стал ждать подходящую легковушку. Какого-нибудь "жигулёнка" с одиноким водителем, который не сочтёт за труд подбросить его к воронежскому почтамту за божеское вознаграждение.

Ага, вот что-то белое на горизонте…. Да нет, похоже, не "жигули" — скорее, какая-то иномарка. Далековато, пусть подъедет поближе; в конце концов, кто сказал, что водителям иномарок не нужны деньги? Они всем нужны!

Да не, чё-то здоровая сильно…. Такая вряд ли остановится! На такой разные бандиты общероссийского разлива рассекают, крупные нефтяные магнаты или директора преуспевающих риэлтерских фирм. Как сверкает на солнце! Её что, на каждой заправке моют? Учитывая, в каком состоянии достигла Воронежа его "жигуличка", сияющая в Кременчуге чистотой — вполне возможно, что так оно и есть… Батюшки-светы! Да это же….

Шикарный лимузин, тяжело присев, остановился возле Одиссея. С приятным жужжанием поползло вниз стекло передней пассажирской двери — и потрясённому Одиссею явилось улыбающееся лицо Натальи Генриховны, барышни, которую он впервые увидел на шоссе Яворов-Львов, через двадцать минут после своего убийства.

— Ну, здравствуйте, Александр Мирославович! Давненько не виделись! — Но тут, внимательно рассмотрев Одиссея, девица вдруг перестала ёрничать и спросила серьезно, прямо взглянув ему в глаза: — Что-то случилось? Мы можем вам помочь?

Одиссей достал из кармана замусоленный носовой платок, вытер кровь с подбородка, и, кивнув, ответил:

— Можете. Если, конечно, захотите.

Передняя пассажирская дверь открылась, и Наталья Генриховна выпорхнула на обочину шоссе. Достав из сумочки белоснежный платок, она, не смотря на возражения Одиссея, старательно вытерла его лицо — а затем, чуть иронично улыбнувшись, ответила:

— Знаете, молодой человек, я готова выполнить любое ваше желание. — И, внезапно став серьезной, добавила: — Любое…

Такого чудовищного провала они не терпели ещё никогда…

Левченко, положив трубку, откинулся на спинку стула и несколько минут просто молча сидел, уставившись в противоположную стену кабинета. Мучительное осознание собственного бессилия, охватившее его разум, дополнилось острой болью, внезапно пронзившей его тело — в грудь вдруг закололо сотнями морозных иголок, внутрь пробрался предательский холод, мёрзлыми пальцами сдавивший сердце, и каждый небольшой вздох давался ему с немыслимым трудом; и лишь в мозгу живой билась одна-единственная мысль — от которой у него лишь бессильно опускались руки, и безысходное отчаянье сдавливало голову невыносимо тяжелым обручем, сжимавшимся с каждой секундой.