Как научиться учиться - Ульрих Бозер

Этим объясняется, почему люди обычно склонны проводить время с теми, кто похож на них. Они тянутся к удобству, которое создают люди, выглядящие и поступающие в целом так же, как они сами.

В беседе со мной Левайн рассказал: когда на занятиях он просит студентов разбиться на группы, они часто объединяются с теми, кто на них похож. Одни чернокожие юноши формируют группу с другими. Белые девушки тоже собираются вместе. «Студенты часто выбирают тех, кто напоминает их внешне», — сказал он.

Что удивительно, это происходит после того, как Левайн объяснил им преимущества разнообразия. Они «не прислушиваются к моим советам и предпочитают находиться в эмоционально комфортных условиях этнической гомогенности», — говорит психолог. Решение? Он сам делит студентов на группы, чтобы стимулировать разнообразие точек зрения. «Студентам это не нравится, зато они с большей готовностью спорят и задают вопросы» — а значит, лучше учатся.

Я уже говорил о том, что для более интенсивных форм обучения требуется определенный скептицизм. Чтобы обрести мастерство и расширить знания, необходимо сомневаться. Нужно задавать вопросы — и даже бунтовать.

Для примера можем вернуться к ценному опыту Джексона Поллока. Его обучение подпитывалось неприятием, и, когда он впервые приехал в Нью-Йорк, многие считали его откровенно ужасным художником. Один из его школьных друзей сказал: «Этот парень не умеет рисовать!» Другой коллега заявил, что у Поллока «отсутствует все необходимое для творчества»{30}.

Но Поллок продолжал оттачивать свою технику. Он работал увлеченно, почти одержимо, проводя в студии долгие часы. Постепенно у него появились горячие сторонники. Художник Томас Бентон восхищался неортодоксальностью Поллока. Арт-критик Клемент Гринберг превозносил его нестандартный талант. Ему помогало и то, что коллекционер Пегги Гуггенхайм периодически покупала у него полотна.

Поллок сам признавал, что никогда не стремился довести до совершенства технику живописи. Он не был современным Вермеером. Но у него была своя борьба, которую он выбрал, бунт, который он решил возглавить. При этом Поллок далеко не всегда в себя верил. Мучимый психическими проблемами, он в конце концов погиб в аварии, сев пьяным за руль. Но у него были амбиции и масса бунтарской энергии, и он верил: ему есть что сказать, и он это обязательно скажет.

Да, большинству из нас это не свойственно, и в целом люди любят определенность. Она, как старое зимнее пальто, дает нам ощущение комфорта. Проще выучить набор фактов. Мы с легкостью овладеваем уже готовыми процедурами. «Просто дайте ответ», — говорим мы.

Это стремление к подтверждению глубоко сидит в нашем мозге, и наши мысли обычно связаны с одними и теми же идеями. Представьте, к примеру, что я кручу колесо с числами от 1 до 100. Выпадает 10. Потом я спрашиваю у вас: «Сколько процентов альбомов The Beatles получили Grammy?» Согласно исследованиям психолога Даниэля Канемана, ваш ответ, скорее всего, будет где-то около 25 %{31}.

Затем я снова кручу колесо. На этот раз выпадает более крупное число — скажем, 65. Тогда я задаю вам следующий вопрос: «Какой процент собак черные?» Исследования Канемана показывают, что ваш ответ будет где-то около 55 %.

Для таких специалистов, как Канеман, происходящее совершенно понятно: число, которое я называю, — 10 или 65 — работает как якорь. Оно дает некую определенность, за которую и цепляется наша мысль. Поэтому, думая о числе 10, мы представляем себе более маленькие числа, а о числе 65 — более крупные.

Во многих случаях ситуация меняется при возникновении недоверия. Прилив бунтарства стимулирует наше любопытство и творческое начало, и на этой стадии процесса обучения следует стремиться к рассмотрению разнообразных идей и альтернативных теорий.

Могу дать один совет: применяйте на практике то, о чем мы только что говорили. Задавайте побольше вопросов, чтобы построить связи. Обязательно применяйте то, что вы узнали, чтобы лучше понять материал и всю его сложность. Попытайтесь учить других, чтобы точно разобраться, что вы сами знаете. И не бойтесь отстаивать свою точку зрения — развивая логическое мышление и аргументацию, вы очень многому научитесь.

Как и во многом, что связано с образованием, здесь легко перегнуть палку, и я не говорю, что на каждый вопрос должно быть много ответов. 75 плюс 962 всегда равно 1037. Кроме того, развить у себя подобные навыки мышления вне конкретной изучаемой области достаточно трудно. Иными словами, эффект знания по-прежнему в силе.

Но нам необходимо признать, что обучение строится на трудных вопросах. Оно требует определенного нонконформизма. Этим подходом пользовался Поллок, и, как утверждает историк искусств Дебора Соломон, он рано или поздно начинал бунтовать против каждого из своих учителей, от Томаса Бентона до Клемента Гринберга.

Как выясняется, Ричард Фейнман был точно таким же учеником. Иногда он делал вид, что говорит по-итальянски, и просто изобретал слова, особенно когда автомобилисты пытались заставить его слезть с велосипеда. «Нужно быть совершенно уверенным, вот и все», — советует Фейнман{32}.

Но, наверное, самый лучший совет дает нам Майлз Дэвис, который однажды написал: «О каждом джазовом музыканте нужно судить по тому, движется ли он вперед и есть ли у него идеи». В процессе обучения мы должны оценивать себя по тем же принципам — и стараться расширять свои знания. Перефразируя Дэвиса, можно сказать, что о каждом ученике можно судить по тому, расширяет ли он свои знания и есть ли у него новые идеи.

Альберт Эйнштейн часто ставил мысленные эксперименты. Возможно, первый из них относится еще к временам его юности — примерно к 1895 году. Эйнштейн, молодой человек с тонким приятным лицом и густой копной волос, жил тогда в Швейцарии. В местной школе он изучал физику и химию и часто проводил вечера за учебниками{1}.

Однажды Эйнштейн представил себе луч света, движущийся в космосе подобно волне, с периодическими гребнями и впадинами, совсем как волна в океане. Затем он представил, как он сам летит рядом с этим лучом света. В своем мысленном эксперименте он летел с такой же скоростью, как свет, преодолевая одинаковые расстояния за одинаковые промежутки времени. И он понял, что если бы такое действительно происходило — если бы Эйнштейн был в непосредственной близости от луча, то волна света казалась бы ему стационарной, как будто она вовсе не двигалась.

Вы можете представить себе озарение Эйнштейна иначе. Допустим, вы едете в автомобиле со скоростью ровно 100 км/ч. Вы смотрите на машину, едущую рядом, и она кажется вам неподвижной. Это означает, что другая машина едет ровно с той же скоростью, что и ваша, поэтому и кажется стационарной, словно дерево или скала.