Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

— Нет. Нет! Я приехала извиниться, только ради этого!

— Только?

Она хотела уйти немедля, но не могла позволить этому отвратительному типу думать, что она приехала просто из желания, чтобы он довёл до конца попытку соблазнить её. Нет, но какого же он всё-таки высокого мнения о себе! Его неуместные рубахи должны были служить ей предостережением. Она стояла достаточно близко, чтобы разглядеть тонкую ручную вышивку на его большущих манжетах. Эти рубашки были для него как униформа, явно шились специально на него. Дочь военного, она понимала отличие и обезличенность, придаваемые формой. Верность какому государству он провозглашал этими белыми флагами?

Он потянулся к пепельнице стряхнуть пепел с сигары, и жёсткая манжета отъехала назад, открыв запястье. Шарлотта, ожидавшая увидеть по меньшей мере розовую татуировку или золотой браслет, была потрясена, когда её глазам открылся белый и похожий на узловатую верёвку шрам, шедший вокруг запястья. Она не могла отвести от него глаз.

— Хорошо рассмотрели, синьора? — спросил он через мгновение. — Или желаете увидеть и другой? — Он оттянул рукав на левой руке, открыв точно такой же шрам.

— Простите… я не хотела… — Не это ли имел в виду граф? «Дурная репутация», конечно же, неподходящее определение для того, кто пытался покончить с собой, а именно об этом говорили шрамы Прокопио. Она резко села и заговорила, с трудом подбирая слова: — Понимаете-, я собиралась приехать в Сан-Рокко с Донной, молодой канадкой, с которой работаю… потому что она видела немую женщину, которая порезала картину Рафаэля, на улице возле его дома, дома Рафаэля, два вечера назад… и тогда… ну, мне захотелось сперва извиниться перед вами, без свидетелей…

— То есть красотка канадка ждёт вас на улице? — спросил Прокопио с издевательским простодушием. — Сделайте одолжение, позовите её, пусть войдёт.

— Нет… она… — Ну как объяснить, что ею двигало? Шарлотта начала снова: — Я ехала сюда — одна, — извиниться за опоздание, когда сошла в Сан-Рокко и… услышала пение, синьор Прокопио!

Никакой реакции.

— Вам надо знать, что мы — великая нация любителей оперы. Бывает, даже крестьян в поле вдруг прорывает, и они запевают арию. Даже мясники. — Он издевался над ней. — Не забывайте, синьора, Россини родился неподалёку отсюда. Может, его тень…

— Это была не ария, то, что я слышала. И сомневаюсь, что пел крестьянин. Понимаю, это безумие, но песня, уверена, доносилась из-под земли. Как будто под землёй пела птица.

Он вынул сигару изо рта, внимательно осмотрел её, словно что-то было с ней не так, и медленно загасил в пепельнице.

— Бедняжка, — сказал он. — Она любит свою певчую птичку.

— Кто любит… немая?

Он потёр запястье, покрутил им, как арестант после слишком тесных наручников.

— Если там, в подвале, кто-то живёт, синьор, она нуждается в помощи.

— Почему? Она живёт вот так уже много лет. И совершенно счастлива.

— Возможно, она была когда-то счастлива, но всё переменилось, вы знаете это. На Рафаэля набросилась не счастливая женщина.

— Что вы с ней сделаете, синьора? Арестуете? Упрячете в тюрьму? В психушку? Напустите на неё психологов, психиатров и прочих психопатологов? Какая будет от этого польза ей — или вашему драгоценному Рафаэлю?

— У неё может быть ухудшение, разве не понимаете? Если её немота — симптом психоза, скажем шизофрении… — (Он раздражённо поморщился.) — Я не хочу, чтобы её посадили в тюрьму, синьор Прокопио, в самом деле не хочу. Но… возможно, мы напугали её. Донна гналась за ней. Несчастная женщина могла спрятаться там, будучи в состоянии шока. А если она умрёт там от голода, понимаете?

— Не умрёт, — сказал великан, покачав головой. — От чего другого, возможно, но не от голода. Мы в нашей долине не допустим такого. Тут, знаете, не Рим и не Лондон, где люди умирают в одиночестве на улицах. Мы поддерживаем своих. — Он задумался на минутку, потом принял решение. — Вот что я вам скажу… Вы, англичане, гордитесь своей сдержанностью, не так ли? Не то что мы, бедные бестолковые итальянцы. Поэтому… если я покажу вам кое-что в Сан-Рокко, что успокоит вас относительно Муты, могу я положиться на ваше молчание?

— Вы, кстати, второй человек, который хвалит мою сдержанность, благоразумную воздержанность на язык, — сказала Шарлотта, а про себя подумала: «Наверное, Джеффри прав, и мне надо больше говорить».

Когда они шли по двору к джипу, появился пёс с изуродованной мордой, тот самый, что напугал Шарлотту в первый день; сейчас он был не на цепи, но вилял хвостом, а здоровой стороной морды изображал что-то вроде улыбки. Прокопио наклонился и ласково позвал: «Бальдассар!» Гончак сел и с важным видом положил передние лапы на плечи хозяину. Через секунду молчаливого общения Прокопио сказал: «Basra!» Пёс убрал лапы и смотрел им вслед, его длинный хвост медленно и равномерно ходил из стороны в сторону, как маятник дедовских часов.

— Необычная кличка для охотничьей собаки: Бальдассар, — заметила Шарлотта, забираясь в машину.

Прокопио хмыкнул:

— Я назвал его в честь Бальдассара Кастильоне. Примо — знаете его? Наш мэр. Много лет назад, когда я вступил в компартию, Примо подарил мне «Придворного» Кастильоне. Думаю, так он подшутил надо мной, но книга хорошая.

— Вы прочли её?

— Немного. Достаточно, чтобы понять, что эта моя собака представляет собой идеального дворянина эпохи Возрождения. — Глаза его смеялись. — Одет всегда неброско и мастер по части того, что Кастильоне называл sprezzatura… Знакомо такое слово? Оно означает умение с видимой лёгкостью делать тяжёлую работу.

Прокопио остановил джип на гребне холма над Сан-Рокко, откуда была видна вся расстилавшаяся перед ними долина. «Ворота Люцифера», — сказал он, указывая на кратер позади колокольни Сан-Рокко, неглубокое углубление в земле, поросшее травой и бурым, сухим бурьяном. Никакой змей там не лежит, подумала Шарлотта. Она не могла представить, откуда возник у неё этот образ сегодня утром и отчего ей было так тревожно. Издалека деревушка напоминала меланхолические руины, вызывавшие восхищение английских романтиков восемнадцатого века в их длительных путешествиях по Италии.

Прокопио включил мотор и поехал вниз, в Сан-Рокко, где остановил машину близ разрушенной церкви.

— Помните свиноферму, которую я вам показывал? — спросил он. — Как раз по эту сторону от неё скоро начнётся строительство, перспективное для фермеров вроде меня, которые устали быть фермерами. Поле для гольфа, бассейн, конференц-центр. Всё это будет на том холме, где мой дом, полмили не доходя до Сан-Рокко, хотя мне сказали, что церковь восстановят, чтобы придать привлекательности конференц-центру, который представят как идеальное место для свадебных торжеств. В Италии организация свадеб — доходнейший бизнес. — Он сверкнул на неё своими карими глазами. — Что до меня… свиноводство стало другим, не таким, как прежде. Теперь я предпочитаю заниматься мороженым.