Площадь согласия. Книга 2. Навстречу счастью - Наталья Батракова

— Аккурат перед вашим приездом вышел, — ответил тот и, бросив взгляд на монитор видеокамеры, добавил. — Да вот он, стоит с ребятами.

— Сергей! У тебя совесть есть? — распахнула она дверь подъезда. — Сколько можно ждать?

Молодые люди переглянулись, пожали друг другу руки и быстро разошлись: двое — в глубину двора, один — к крыльцу.

— Ты понимаешь, что из-за тебя я опаздываю на поезд! — едва закрылись двери лифта, принялась Тамара отчитывать сына. — Почему уходишь и не берешь с собой телефон? Что за друзья, о которых я ничего не знаю? Что вообще происходит в последнее время?

— Ничего, — буркнул сын. — Ничего, если не считать простой вещи: я не умею читать мысли на расстоянии. Откуда я мог знать, что ты собралась куда-то ехать? В обычные дни раньше девяти вечера ты дома не появляешься.

Тамара замерла: «А ведь и правда, утром я и сама не знала, что поеду в Москву».

Открыв дверь в квартиру, сын снял обувь и, не глядя на мать, прошел в свою комнату. Чувствуя себя виноватой, она дотронулась до ручек дорожной сумки и тут же их отпустила:

— Сережа, выйди на минуточку, — попросила она и, дождавшись, пока сын возник в дверном проеме, произнесла: — Прости меня, пожалуйста.

— Пожалуйста. Только будь добра, не разговаривай со мной больше бабушкиным тоном. Особенно при посторонних.

— Ты бы пожил с твоей бабушкой в детстве! — вздохнула Тамара. — Туда нельзя, сюда нельзя, в гости ко мне нельзя…

— А ко мне можно? Ты думаешь, из-за чего я мерзну с ребятами на улице? Да потому что ты запрещаешь мне приводить их в квартиру!

— Неправда: для твоих друзей двери всегда открыты! Я только против тех, кого ты плохо знаешь! К однокурсникам надо присмотреться…

— Мама, ну почему ты все видишь в черном цвете? Почему забываешь, что есть еще и белый, желтый, оранжевый, уйма полутонов! Сними темные очки… Вот увидишь, все не так уж и плохо… Ты постоянно защищаешься, расслабь блок…

Тамара вздрогнула: когда-то давно она слышала подобную фразу… В голове вдруг зашумело, она покачнулась…

— Что с тобой? — испугался сын.

— Все нормально, устала, — закрыла она глаза. — Если опоздаю на поезд, придется рано утром вылетать самолетом… Водитель уже ждет у подъезда. Сережа, я должна ехать… Вернусь в субботу утром, и мы договорим…

— Я провожу. — Сын подхватил дорожную сумку, сунул в карман ключи и вышел вслед за матерью. — …Я буду тебе звонить, — хлопнув багажником, коснулся он губами Тамариной щеки. — И будь поосторожней в Москве.

— Постараюсь. Ты себя береги: у меня кроме тебя никого нет.

«Какой он у меня замечательный, — с нежностью подумала Тамара, махнув рукой на прощание. — Разве я виновата, что вынуждена жить в постоянном блоке?» — вспомнила она сравнение, слышанное когда-то от Радченко…

* * *

…Невидящим взглядом Алексей смотрел на мелькавшие за стеклом машины деревья в пожелтевшей листве: «Еще неделя — вокруг станет голо, пусто и погано… Хотя на душе и сейчас не лучше».

После памятного 11 сентября жизнь для него словно утратила былые краски. Гамма его настроений и до этого была не больно богатой, но сейчас цветная заставка совсем исчезла, мир стал черно-белым. Белым, пожалуй, можно было считать одно — Артем остался жив.

Переволновавшись за друга, теперь уже Алексей настаивал на его скором возвращении в Москву, однако тот заявил, что задержится ровно настолько, насколько это будет нужно. Во всяком случае, до тех пор, пока не разберется с делами, которых хватало и помимо развода с женой: надо приобрести новый офис, наладить в нем работу, решить вопросы со страховыми компаниями. Так что раньше ноября в России его можно было не ждать.

Расставание с Джейн неожиданно оказалось для Кушнерова самым простым делом. Утром собрал вещи, вечером они встретились в кафе, выпили бутылку шампанского, вспомнили теплые, трогательные моменты совместной жизни и разъехались: он — в ближайшую к новому месту работы гостиницу, она — в загородный дом. Назавтра они снова встретились, но уже в присутствии адвокатов, и оформили все требуемые для развода бумаги. Никаких брачных контрактов в свое время они не составляли, а потому заявление Кушнерова, что дом и все нажитое имущество он оставляет жене, многих из присутствующих повергло в шок. Эти русские могут быть такими великодушными!

«Хорошо, что никто даже не догадывается, какими суммами я оперирую на самом деле, — подумал Артем, покидая адвокатскую контору. — Иначе мой развод стал бы точной копией развода Алексея».

Прекрасно понимая причины, задерживающие Кушнерова в Нью-Йорке, Радченко тем не менее как никогда остро чувствовал необходимость присутствия друга в Москве: посоветоваться и откровенно поговорить на наболевшие темы было не с кем. А развод с Лидой, адвокаты которой развили бурную деятельность, того требовал. К тому же он до сих пор не вычислил ее информатора.

Алексей специально решил никому не говорить о грядущем разводе и о материальных претензиях Лиды. Он и раньше слыл человеком закрытым, а теперь и вовсе стал молчуном, предпочитая наблюдать, анализировать: вдруг кто-то случайно проговорится и выдаст себя своей информированностью? Однако поведение тех, кто его окружал, не вызывало никаких подозрений.

Тогда он пошел другим путем и стал вспоминать, кто, где и когда мог получить более-менее полную информацию о деятельности его компаний. Методом исключения круг подозреваемых сузился до пяти человек: Цеховский, Зельмах, Ничипорович, Кофтан, Садовников. Все они занимали руководящие посты, все были людьми знающими, толковыми и… никак не походили на врагов. Те немногие, которых он приблизил к себе, были по-настоящему доверенными людьми и стали ими не в одночасье — на это потребовались годы. Если не просили его совета, Радченко даже не вникал в мелкие дела и проблемы подразделений, которые они возглавляли, потому что он верил своим людям, и этим было все сказано. Предположение, что кто-то из них может его предать, было сродни удару в незащищенное место.

Накануне вечером ко всем этим проблемам добавилась еще одна: окончательно слег отец. Престарелые родители были душевной болью Алексея. Всякий раз, уезжая от них, он запирал калитку, оглядывался на смотревшие на него с укоризной окна отчего дома, пристанище двух одиноких людей, и чувствовал нестерпимую горечь: в следующий свой приезд он может не застать мать или отца в живых. Будь у него дети, возможно, и удалось бы уговорить их переехать, но не силой же увозить родителей с насиженного места!

— Подъезжаем, — прервал его размышления Чернов.

В сумерках догоравшего дня Алексей заметил мелькнувший в свете фар «BMV–X5» указатель «Ошмяны» и перевел взгляд на часы: «Час разницы, значит, здесь только семь вечера».

Поплутав по узким улочкам, машина остановилась перед свежевыкрашенными воротами: работавший в местном коммунхозе друг детства Витя Серов присматривал и за домом, и за стариками Радченко, и за их хозяйством. При этом отказывался от денег наотрез. Год назад Алексей едва ли не силой заставил его взять доверенность на родительскую «Ниву»: отцу все равно уже не сесть за руль, не гнить же машине в гараже.