Заговор королевы - Лоренцо де Медичи

— Вон отсюда! Убирайтесь из моих покоев! Это приказ!

Солдаты повиновались. Господин Леран избежал смерти, казавшейся неминуемой. Фрейлины Маргариты перевязали его раны. Сама она, беспокоясь о судьбе мужа, быстро оделась и направилась было к королю, но гвардейцы остановили ее, вернули в покои и заперли дверь снаружи на замок.

Некоторые гугеноты, осознав невозможность побега, вылезали на крышу. Их догоняли и сбрасывали вниз. Тела с оглушительным стуком падали на камни.

— Еще одним меньше! — смеясь, выкрикивали опьяненные кровью солдаты. — Еще одним меньше!

Это была настоящая бойня.

Генрих Наваррский внезапно проснулся. Вскочил, быстро оделся. Накануне единоверцы предупредили его, что вокруг Лувра ведутся какие-то непонятные приготовления. Встревоженный, он решил просить аудиенции у короля и добиться объяснений. Но Карл IX не принял его, сославшись на головную боль. Встреча была перенесена на воскресенье 24 августа. Генрих вознамерился пойти выяснить, что происходит, но, к своему величайшему удивлению, наткнулся на многочисленную охрану, которая заставила его вернуться. Он не мог выйти из своих покоев. Значит, подозрения его друзей были не напрасны. Король Наваррский улавливал отголоски разворачивающейся трагедии, но ничего не мог предпринять для спасения своих единоверцев. Он пленник, беспомощный пленник. Хотя ему повезло. Брак с сестрой короля сохранил ему жизнь.

Протестантов, находившихся в Лувре, одного за другим настигала жестокая смерть. Самые кровавые сцены разыгрались в северном крыле, где располагались апартаменты большинства гостей. Те, кто не был удушен или зарублен во сне, в панике метались по дворцу в безуспешных попытках пробиться наружу, подгоняемые предсмертными воплями товарищей и разрывающими ночную тишину выстрелами. Но все было подготовлено на совесть, и им некуда было деться. Гвардейцы капитана Нансея отрезали все пути к бегству.

Несколько человек, отчаянно цепляясь за жизнь, укрылись в королевской библиотеке, преследуемые по пятам угрожающим лязгом клинков. Закрыв тяжелую двустворчатую дверь, они стали придвигать к ней мебель: шкафы, кресла, скамьи. С другой стороны в нее ломились преследователи, крича как одержимые. Несчастные понимали, что дверь долго не выдержит и что бежать им дальше некуда. Им осталось только смириться с судьбой и сражаться до конца, дорого продавая свою жизнь.

Почти все они были полуодеты, некоторые в ночных сорочках. Они едва успели выскочить из постелей и, схватив шпагу или пистолет, попытаться в исступлении отчаяния пробить себе дорогу к спасению сквозь толпу врагов. Обманчивое ощущение миновавшей опасности длилось недолго. Дверь рухнула с оглушительным грохотом, и, потрясая оружием, ворвались солдаты. Одни протестанты были изрублены на месте, другие выпрыгнули в окно, выходящее на набережную Сены. Мало кто выжил, упав на мостовую. Те, кто не раскроил себе череп при падении, переломали руки и ноги, не говоря уже о других болезненных повреждениях. Их тут же с кровожадной радостью добили поджидавшие внизу солдаты.

За пределами Лувра положение было еще хуже. Герцог Гиз в сопровождении своего брата герцога д'Омаля и охраны появился перед домом адмирала Колиньи на улице Бетизи. Не более часа назад осведомитель из окружения адмирала доложил ему о предательстве его секретаря Дюрандо. Герцог передал секретаря в руки своих головорезов. Его искалеченный и обезображенный труп навсегда исчез в водах Сены.

Как только открылась дверь дома Колиньи, люди герцога оказались внутри. Сам он остался ждать на улице. Адмирала вытащили из постели и прикончили на месте. Тело его выбросили из окна к ногам герцога. Того уже признала толпа любопытных, собравшихся вокруг дома. Генрих Гиз отдал труп на растерзание черни. Парижане выместили давно сдерживаемую ненависть к протестантам на мертвом адмирале, который был сначала обезглавлен, затем оскоплен. Его изувеченные останки еще долго волокли по улицам Парижа, пока, наконец, не сбросили в реку. Потом труп еще несколько раз вылавливали, уродовали и подвешивали за ноги на виду у разъяренной толпы. Это был сигнал, по которому народ из свидетеля резни превратился в ее деятельного участника.

Почти все знатные протестанты, не только те, чьи имена содержал черный список королевы, были зарезаны, как овцы, в собственных домах. В пытавшихся сбежать по крышам стреляли. Некоторым удалось собраться в группы и скрыться. Крики бушующей черни придавали им сил. Они прорвались через караульные посты, усеивая свой путь мертвыми телами, и устремились в Вожирар. Герцог Гиз отправил за ними погоню, приказав без пощады истреблять беглецов. Около пяти часов утра все было кончено. Возмездие, которого требовал Карл IX, свершилось. Жертв было гораздо больше предусмотренных двухсот. Король, наблюдавший за происходящим из окна, отдал приказ прекратить резню. Но жаждущий мести парижский люд в едином безудержном порыве продолжал обрушивать свой гнев на головы протестантов. То, что было задумано как акт правосудия, превратилось в кровавую бойню. Слишком долго исподволь нарастало недовольство. Парижане, ярые приверженцы католической веры, не умели прощать. Власть слишком долго предпочитала не замечать безошибочные признаки возмущения и нетерпения. Политические ходы определялись на Королевском совете, а не на улицах города, хотя ни для кого не было секретом, что Париж уподобился пороховому складу, когда одной искры достаточно, чтобы прогремел взрыв. Этой искрой послужила затея Карла IX и Екатерины, и теперь народ жаждал свести счеты с ненавистным врагом.

Не желая, чтобы расправа с еретиками переросла в народный бунт, Екатерина велела своему сыну, герцогу Анжуйскому, возглавить отряд гвардейцев и уберечь от разгрома богатые торговые лавки в окрестностях Лувра. Опасаясь, как бы положение еще более не ухудшилось, она стремилась во что бы то ни стало сохранить порядок в городе. Королева не знала или, быть может, не отдавала себе отчета в том, что от нее уже ничего не зависит.

Утром 24 августа 1572 года Париж проснулся залитый кровью. Убитые были повсюду: в домах, вдоль улиц, на площадях. Страшное зрелище напоминало конец света. Воды Сены окрасились в багровый цвет, сотни трупов плыли по течению. Обезумевшая чернь мстила протестантам, обвиняя их во всех своих бедах. Народный гнев не угасал. Королевский приказ о прекращении убийств не возымел действия. Солдатам и гвардейцам не удавалось восстановить порядок и покой на улицах столицы. Народ, годами копивший злость, не собирался отказываться от мести, пока последний гугенот не падет мертвым. И резня продолжалась в течение всего дня. Того, что воля короля окажется бессильной перед разбушевавшейся толпой, в Лувре не сумел предвидеть никто. Кровопролитие продолжалось и в этот день, и на следующий, постепенно охватывая всю Францию.

Началось разграбление домов и богатых лавок. Толпа тащила все, что попадалось под руку. Воспользовавшись случаем, люди мстили за старые обиды соседям. Бывшие друзья убивали друг друга. О вере никто более не вспоминал. Это было всеобщее сведение счетов, повальное безумие.

Клод Марсель, на которого королева возложила ответственность за сохранение порядка в городе, был фанатичным католиком и не замедлил обмануть высочайшее доверие, действуя наперекор полученным указаниям. Вместо того чтобы воспрепятствовать дальнейшему кровопролитию, он поощрял своих людей уничтожать всех протестантов без исключения. Тщательно выверенный королевой список никто не принимал во внимание. Марсель следовал указаниям, полученным от предводителя католической партии герцога Гиза, распорядившегося покончить со всеми гугенотами, будь то дворяне или простые горожане. Ни один протестант не должен был остаться в живых. Предусмотренные королевским указом убийства были каплей в море крови. Управлять развивающимися событиями не было никакой возможности.