Собачья смерть - Борис Акунин

слова, которые я запомнила. Но где Рейли живет и с кем общается, я понятия не имею. Клянусь вам.

Петерс со вздохом поднялся.

— Очень жаль. Вы ведь понимаете, я могу оставить вас в вашем нынешнем положении, только если вы предоставите мне какие-нибудь сведения, наносящие серьезный ущерб интересам Локкарта и Британии. Иначе вы просто расскажете вашему возлюбленному о моем визите. Ничего с собой не берите, при оформлении и досмотре личные вещи все равно отбирают. Едемте.

— В последние дни Роберт часто отправлял с нарочным какие-то пакеты некоей Елизавете Оттен, — быстро сказала Мура. — Мне кажется, внутри были пачки денег. А один раз я случайно услышала, как он говорит курьеру: «Да-да, это опять туда, в Шереметевский». Номер дома он не назвал…

— Это ничего, — весело воскликнул Петерс. — Номер дома и номер квартиры мы установим. Фамилия редкая. Спасибо вам огромное, Мария Игнатьевна! Считайте, что отныне я вам друг. И даже больше, чем друг: ваш персональный ангел-хранитель. Уберегу от любых невзгод. И, как положено ангелу, время от времени буду вам являться.

В дверях он обернулся.

— Не хочется омрачать новую дружбу угрозами, но, если вы таинственную корреспондентку выдумали, я вам эту бубновую десятку на лоб прицеплю и лично продырявлю.

Мария Игнатьевна не испугалась, потому что сказала правду. Глупо было бы врать.

После того, как чекист ушел, она еще немножко подумала. В сущности, ничего плохого не произошло. Даже наоборот. Жизнь стала защищенней. Раньше не было ангела-хранителя, а теперь появился.

Мура взяла сигарету, которая терпеливо дымила в продолжение всего недлинного разговора, с наслаждением втянула щекотный дым и вернулась к пасьянсу.

* * *

Утром Ксения Аркадьевна пошла к подпольному зеленщику за спаржей, но вернулась очень скоро, бледная и дрожащая. Молча положила на стол газету.

Три дня Сидней провел у Грамматиковых, не выходя на улицу. В городе повсюду проходили беспорядочные, истерические облавы. Вдруг оцепят с двух сторон часть улицы и забирают всех мужчин непролетарского вида. Тюрьмы были переполнены. О судьбе арестованных ходили страшные слухи. Но по сведениям Александра Николаевича сегодня в конце дня должно было восстановиться железнодорожное сообщение с Москвой. Рейли собирался пробиться на первый же поезд.

— Поездка в Москву отменяется, — флегматично сказал Грамматиков, прочитавший газету первым. — Наслаждайся, Сидор, а я пока сделаю кое-какие телефонные звонки.

Поднялся и с необычной стремительностью, топая слоновьими ножищами, отправился в кабинет, к аппарату.

Газета «Известия» была вся посвящена раскрытому в Москве заговору. Передовица называлась «Грязные слуги грязного дела».

«…Низость и беззастенчивость, обнаруженная в этом деле г. Локкартом и его агентами, прикрывшимися дипломатической неприкосновенностью, издавна составляет отличительную черту внешней политики Британии, этого международного хищника и разбойника, грабящего все части света», — быстро читал Рейли и нервно кривился.

Потом шла подборка материалов «Заговор союзных империалистов против Советской России»: «Ликвидирован заговор, руководимый англо-французскими дипломатами во главе с начальником британской миссии Локкартом, направленный на захват Совета Народных Комиссаров и провозглашение военной диктатуры в Москве». Почти сразу же, во втором абзаце, поминался «лейтенант английской службы Рейли», роль которого, сообщалось в статье, будет подробно описана на третьей странице.

Перелистнул прямо на третью. Читал — не верил глазам.

Большевики раскопали всё. Вплоть до точной суммы переданных денег — миллион двести тысяч. Получить эти сведения ЧК могла только от Берзина. Значит, латыш арестован и дал показания либо решил переметнуться на другую сторону.

Непосредственным главарем заговора был назван Рейли, который, говорилось далее, собирался в момент ареста лично убить товарищей Ленина и Троцкого. Лейтенант объявлялся в розыск, публиковались его приметы. Слава богу, в советской прессе из-за низкого типографского качества не печатали фотографий.

Немедленно бежать, думал Сидней, уже прикидывая, какую границу большевикам труднее перекрыть. И вдруг, в самом конце, прочитал, что московская ЧК произвела обыск на одной из конспиративных квартир, которые использовал скрывающийся Рейли (Шереметевский переулок дом 3), причем арестована не названная по имени «артистка студии Художественного театра». Другие адреса и сообщники устанавливаются. Никто не уйдет от возмездия.

Лизхен!

Вернувшийся в столовую Грамматиков оторопел — обнаружил друга рыдающим. Зрелище было совершенно невероятным.

— Не всё так страшно, — молвил сконфуженный Александр Николаевич. — То есть, конечно, дела плохи и даже очень плохи. Среди петроградцев, которых наобум забрали чекисты, есть члены организации Орлова. Предусмотрительный Владимир Григорьевич пустился в бега. Это значит, что подписанное им удостоверение использовать не нужно. Но я завтра же добуду тебе другое. И есть канал, по которому ты сможешь пересечь финскую границу. Придется чавкать по болотам, но маршрут надежный. Так что не надо отчаиваться.

— Я еду в Москву. Сегодня же, — пророкотал Рейли, утирая глаза ладонью.

— Что?!

— Они взяли Лизу. И несомненно доберутся до Оленьки, это вопрос времени. Я должен их спасти.

— Ты сошел с ума, — констатировал Грамматиков. — Никого ты не спасешь, только себя погубишь. Твоя Лиза уже на Лубянке. Тебя повсюду разыскивают. Это просто нервная реакция. Я налью коньяку. Тебе нужно успокоиться.

Но Сидней был уже спокоен. Глаза высохли, голос больше не дрожал.

— Видишь ли, Саша, лучше быть расстрелянным, чем застрелиться самому. А я обязательно пущу себе пулю в лоб, если брошу в беде женщину, которую люблю… то есть, женщин, которых люблю, — немного испортил он в конце красивую фразу.

Александр Николаевич поневоле рассмеялся.

— Ты идиот, Сидор. Единственный в своем роде. Я не позволю столь раритетному зверю исчезнуть с лица планеты.

Но что мог поделать Грамматиков?

Вечером Рейли стоял на платформе в густой толпе отъезжающих и смотрел, как матросы усиленного караула проверяют документы. Попасть к вагонам, не пройдя кордон, было невозможно.

Матросов было четверо, к каждому тянулась длинная очередь. Понаблюдав минут десять, Сидней пристроился в крайнюю слева — выбрал краснофлотца, у которого на бушлате гордо посверкивала золотая цепочка от часов. Значит, пролетарий нестоек перед буржуазными соблазнами.

— Чё это? — сказал матрос, разворачивая удостоверение.

Там лежало несколько сотенных купюр.

— Как «чё»? Пропуск. Не видно что ли?

Рука в кармане сжимала «браунинг», предохранитель был спущен, дуло нацелено матросу в живот. Рейли уже прикинул, что после выстрела надо будет спрыгнуть на рельсы, нырнуть под вагон. Никто не поймет, что случилось, начнется толкотня, паника — шансы скрыться ненулевые.

«Решай сам, жить тебе или нет», — думал Рейли, спокойно глядя в помаргивающие глаза матроса. Тот быстрым движением прибрал сотенные.

— В порядке. Проходи. Только это… — Понизил голос. — В Москве на приезде снова шмонать будут. Почище, чем тут. Так что ты гляди.

Значит, надо сойти раньше, на предпоследней остановке, размышлял Сидней, идя мимо шлафвагенов. Как опытный пассажир эпохи