Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Э, что там? – отвечал нам веселый голос. В следующий момент дверь распахнулась, и перед нами предстал заспанный улыбающийся молодой человек. – Зачем вы ломитесь в дверь глубокой ночью? – пожелал узнать он. – Видели плохие сны?

– Ммм… мсье! – де Гранден запнулся. Его апломб куда-то испарился. – Вы хотите сказать – вы спали?

– Спал? – отозвался тот. – А зачем же я ушел в постель? Что случилось – вы поймали семейное привидение? – Он снова улыбнулся.

– Вы ничего не слышали, не видели, не знаете? Никто не вламывался в вашу комнату? – недоверчиво спросил де Гранден.

– В мою комнату? – он досадливо нахмурился и оглядел нас насмешливо. – Кажется, господа, вам лучше вернуться в постели. Может быть, мне не хватает чувства юмора, но я не понимаю этой шутки: будить человека среди ночи, чтобы рассказывать ему небылицы.

– Nom d’un chou-fleur! – де Гранден взглянул на меня и удивленно покачал головой. – Он спал все это время, друг мой Троубридж!

Аглинберри рассвирепел.

– Вы что, разыгрываете меня, парни?

– Шляпу, пальто и ботинки, мсье! – воскликнул в ответ де Гранден. – Пойдемте с нами и посмотрим на мерзавца, забитого как свинья на бойне. Пойдемте, мы расскажем вам, как он умер.

На следующий день по взаимному согласию мы опустили некоторые подробности смерти цыгана для следователей. Заключение гласило, что злодей погиб, «пытаясь ночью совершить взлом и проникнуть в дом Джона Аглинберри, тем самым совершая фелонию[95] против закона».

Цыган был похоронен на кладбище для нищих, а мы вернулись к нашим бдениям в доме с привидениями.

Аглинберри недоверчиво и с некоторым презрением отнесся к нашему рассказу о смерти цыгана.

– Чушь! – воскликнул он про таинственное, едва светящееся женское лицо в окне перед падением горе-грабителя. – На вас, парни, подействовали россказни о привидениях, и вы видите то, чего не было.

– Мсье, – ответил де Гранден с чувством оскорбленного достоинства, – вы так говорите, находясь во власти безграничного невежества. Если бы вы видели половину – pardieu, четверть или осьмушку того, что видел я, то перестали бы глумиться над вещами, которые не в состоянии понять. Как великолепно сказал мсье Шекспир: «Есть многое на небе и на земле, что и не снилось нашим мудрецам».

– Наверное, – отвечал наш хозяин, подавляя зевок. – Пусть мудрецы остаются там, где есть. А я пойду спать. Спокойной ночи. – И он поднялся по лестнице, оставив нас перед теплом потрескивающих в камине поленьев.

Де Гранден с жалостью покачал головой вслед юноше.

– Вот идеальный мсье Бэббит[96], – поделился он со мной. – Приземленный, материалистичный, напрочь лишенный воображения. Parbleu, у нас во Франции тоже такие есть! Разве не они смеялись над le grand[97] Пастером[98], объявившем о своем открытии скептическому миру? К сожалению, материалисты всегда среди нас. О! Что такое? Слышите, друг мой Троубридж?

Очень слабо, словно отголосок эха, по холодному воздуху темного дома до нас донесся перезвон колокольчиков.

– Это там, это звуки из библиотеки! – прошептал француз. – Ваш фонарик, друг мой Троубридж, ваш фонарик!

Я шарил лучом фонарика по высоким стенам мрачной библиотеки, но ничего более призрачного, чем книжные полки, наполненные не книгами, а скопившейся годами пылью, не обнаружилось. Тем не менее, мягкие чарующие звуки слышались из темноты, настойчиво призывая нас.

– Morbleu, как это странно! – воскликнул де Гранден. – Троубридж, Троубридж, друг мой, эти колокольчики зовут нас, зовут – о, cordieu, они здесь!

Он остановился перед резной панелью одного из книжных шкафов, присел и осмотрел резьбу из стилизованных цветов и фруктов, украшавших поверхность. Подвижными пальцами он ощупал поверхность, словно взломщик, ищущий комбинацию сейфа.

– Nom d’un fromage, вот она! – возликовал он, когда панель качнулась на невидимых петлях. – Троубридж, mon ami, regardez-vous!

За открытой панелью в небольшом тайнике мы обнаружили тщательно завернутый в льняные тряпицы пакет, покрытый пылью и пожелтевший.

– Свечи, пожалуйста, друг мой Троубридж! – скомандовал де Гранден, когда мы принесли нашу находку в зал. – Посмотрим, к какой тайне привели нас эти колокольчики! – Он опустился в кресло и принялся разворачивать льняные обертки.

– О! Что это? – Он размотал последнюю тряпицу и обнаружил кошель красной марокканской кожи – маленький несессер: в таком раньше путешественники носили иголки, нитки и пуговицы. Внутри оказался кусок грубого пергамента; к нему на шнурочке был привязан крошечный золотой колокольчик в виде ястреба, который легонько позвякивал под руками де Грандена.

Заинтересовавшись, я выглянул из-за плеча де Грандена, но был разочарован: пергамент был испещрен непонятными мне каракулями, напоминающими стенографические знаки.

– Гм… – де Гранден, рассматривая письмена, даже постучал в раздумье указательным пальцем по своим белым зубам. – Это потребует тщательного изучения, друг мой Троубридж, – пробормотал он. – Я знаю многие языки. В моем мозгу, как в Вавилонской башне, все разговаривают одновременно… Это, – он постучал пальцем теперь по пергаменту, – если я не ошибаюсь, язык хиндустани. Но перевод потребует значительного времени – дольше, чем горит свеча. Я постараюсь…

Он сбегал в спальню и возвратился с блокнотом и связкой свечей.

– Я поработаю здесь, – объявил он, усаживаясь перед камином. – Это надолго, так что можете отправляться спать. Следующие несколько часов я должен провести в одиночестве.

Я принял отставку с улыбкой, взял свечу и поднялся по лестнице.

– Eh bien, друг мой, вы спали словно убитый – сном праведника, не боящегося чистилища! – разбудил меня голос де Грандена на следующее утро.

Яркий солнечный свет проникал в нашу спальню через распахнутое окно, легкий ветерок шевелил занавески, но лицо моего друга соперничало в своем сиянии с наступающим днем.

– Победа! – воскликнул он, размахивая пачкой бумаг над головой. – Я завершил перевод, полностью. Рукопись поддалась мне! Садитесь, друг мой, и слушайте внимательно – потому что вы не захотите повторения этой истории снова!