Мертвая голова - Амелия Грэмм

Проповедь отца Юстаса вновь завладела вниманием Флинна.

– И с тех пор мы отмечаем два праздника: День Великого Прозрения, когда святому Ипокриану явилась Истина, и День Большой Скорби, когда один-единственный раз в году Творец закрывает свое всевидящее око. Тогда души умерших, томящиеся на дне ямы, убегают в мир живых – в наш мир – и бродят по нему, пытаясь найти покой. Именно поэтому на каждом храме изображено всевидящее око – оно охраняет нас от зла, когда Творец не смотрит на нас. – Выразительный взгляд отца Юстаса скользнул по всем присутствующим. – Но даже в День Большой Скорби мы не должны забывать, что ангелы-надзиратели все еще стоят за нашими спинами и записывают все наши поступки, все наши мысли и слова. И однажды мы ответим за них. – Он молитвенно сложил руки. – Дети мои, давайте же мысленно все вместе обратимся к Творцу и попросим у него сил, чтобы бороться со злом, которое живет в наших сердцах. Ведь нет на земле человека с абсолютно чистой, незапятнанной душой. Во всех нас иногда просыпаются демоны, но если мы не одержим верх в священной битве с ними, то весь мир погрузится во тьму. И тогда осветить его сможет только огонь наших пылающих душ, сожженных Творцом в Последний День за наши прегрешения.

– Как-то все слишком мрачно, – прошептал Тайло и скрестил на груди руки, будто неосознанно хотел от чего-то защититься.

– Да, ипокрианство – не самая жизнерадостная религия, – сказал Флинн. – Это еще ничего, вот в ипокраинской школе монашки постоянно нас пугали. Говорили, что если мы не доедим кашу, то наши ангелы-надзиратели обязательно запишут это в свои свитки. И когда-нибудь мы перед самим Творцом ответим за непослушание. Один мальчик так испугался, что съел двойную порцию каши, а потом его стошнило.

– Нет, ну это чистой воды манипуляция! – В глазах Тайло сверкнули искры негодования. – Они забили не только животы тех несчастных детей кашей, но и их головы откровенным враньем.

– Ну они-то думали, что говорят правду, – ответил Флинн. – Не монашки ведь основали ипокрианство. Они просто запихивали нам в головы то, что однажды запихнули в их головы.

– Какая-то тысячелетняя череда лжи, которая тянется от этого Ипокриана. – Тайло нагнулся к Флинну и прошептал: – Хотелось бы мне посмотреть ему в глаза. И я уверен, что Ипокриан – это не его настоящее имя, а может, и человека такого никогда не было, потому что я не припоминаю, чтобы нам в школе психофоров о нем рассказывали, а мы на уроках истории Чистилища часто обсуждали великих мертвецов.

– Школа психофоров? Неужели такая действительно есть? – изумился Флинн.

– Есть, конечно. Зачем мне врать? Или ты думал, что психофорами становятся на раз-два? Щелкнул пальцами – и все умеешь? Нет уж! Всему надо учиться.

– Извините, что опять вмешиваюсь в вашу увлекательную беседу, – произнес Алистер, закинув ногу на ногу, – но мне бы хотелось поделиться своими мыслями насчет «череды лжи», которая якобы тянется от самого Ипокриана.

– Интересно будет услышать, – сказал Флинн, повернувшись к юноше.

– Мне кажется, что Ипокриан не задумывал эту религию такой, какой мы видим ее сегодня. – В нежном голосе Алистера послышалась грусть. – Скорее всего, за тысячу лет люди сильно исказили тот смысл, который он вложил в нее. Это что-то вроде игры в испорченный телефон, когда каждый передает по цепи то, что услышал от другого, – и поэтому довольно часто изначальная фраза меняется до неузнаваемости. – Алистер тихо вздохнул и опустил светлые ресницы. – Думаю, Ипокриан очень бы расстроился, увидев, во что превратили его детище.

Все вдруг встали, а Флинн, будто прибитый, остался сидеть. Он, приподняв голову, пристально изучал Алистера, который так был похож на одного из ангелов, нарисованных на потолке храма, что Флинн невольно посмотрел наверх, чтобы проверить, все ли они на месте или одного не хватает. От этого парня веяло чем-то божественным, как будто он действительно спустился с небес, спрятав нимб где-то за пазухой.

– Флинн, с тобой все в порядке? – спросил обеспокоенный Тайло.

– А? – Флинн отвлекся от Алистера и растерянно глянул на Тайло. – Да, все хорошо, – окончательно придя в себя, добавил он и поднялся на ноги.

Теперь у алтаря со свечами стоял не только отец Юстас, но и хор юношей, облаченных в белые рясы с красно-золотой окантовкой. Их лица было сложно рассмотреть из-за глубоких капюшонов. Свет на помпезной люстре стал приглушенным, и невесомая вуаль полумрака окутала храм. Отец Юстас повернулся к хору, возвел руки к потолку и торжественно произнес:

– Творец наш, сегодня вечером мы восхваляем тебя. Услышь же нас и одари благодатью своей!

Руки отца Юстаса плавно опустились вниз, и десятки юных голосов потекли чистой рекой. Она разделилась на сотни маленьких потоков, которые проникли в сердце каждого, кто сейчас был в храме. Люди, прикрыв веки, молча стояли, и их спокойные лица сияли умиротворением.

Флинн с интересом наблюдал за ними, гадая, о чем же они думают. Кто-то, наверное, вспоминает о чем-то хорошем, а кто-то, быть может, пытается очистить свою голову от скверных мыслей. Хм, любопытно, о чем сейчас думает вон та женщина в темно-синем платье с белыми лилиями в руках? Ее длинные светлые волосы скрывали опущенное вниз лицо, а тонкие пальцы поглаживали округлившийся живот. Наверное, все ее мысли заняты будущим ребенком. Возможно, она представляет, как возьмет его на руки, как будет любить, оберегать, или боится, что однажды с ним случится что-то плохое.

И тут, будто почувствовав на себе взгляд Флинна, женщина повернулась в его сторону и посмотрела на него. Их глаза встретились – всего на мгновение, – и он вмиг оглох и ослеп. Божественная песня больше не доносилась до его ушей, а перед глазами стояла непроглядная тьма. Когда потрясение схлынуло, Флинн приоткрыл рот и слабым голосом произнес:

– Тайло, Тайло, там стоит моя мать.

– Где?

– Там, по правую сторону от прохода. Видишь женщину с белыми лилиями в руках?

– Угу, вижу, – сказал Тайло. – Ой, слушай, а у тебя, кажется, совсем скоро будет брат или сестра.

– Я даже не знал, что она с кем-то встречается, – прошептал Флинн. – После смерти отца я никогда не видел рядом с ней мужчину. Она хоть замужем?

– Судя по кольцу на безымянном пальце – да, – сощурившись, ответил Тайло. – Теперь у тебя есть отчим. И я уверен, что это тот мужчина справа от твоей мамы. Смотри, с какой нежностью и заботой он гладит ее по спине.

– Отчим? – повторил Флинн и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть того, кто стоял рядом с его мамой: высокий, со впалыми щеками и седеющими волосами, гладко выбритый, в черном строгом костюме.

– Флинн, я понимаю, что для тебя это удар, но ты ведь рад за свою маму, правда? – с надеждой спросил Тайло.

– Конечно, рад, – стараясь скрыть дрожь в голосе, сказал Флинн. – Теперь у нее будет новый ребенок. Прежний ведь умер, хоть она и не знает об этом…

Ему казалось, что вместо сердца в его груди стучал камень, который дробил кости, и острые обломки ранили изнутри. Флинн еле сдерживался, чтобы не согнуться пополам и не завыть. Он поднял глаза к потолку, заволоченному сладким дымом мирры, и взглянул на ангелов. Те улыбались ему и словно жалели.