Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

— Так что же нам…

СКАЖИ.

— Уходить… Поставить палатку в восточных холмах, на краю Равнины Битвы. Мы можем дождаться остальных там.

На лицо Эсменет набежало облако новой тревоги.

— Акка, ты уверен?

— Мы будем в безопасности… Мне просто нужно очутиться подальше отсюда.

С накоплением сил, как однажды заметил Ахкеймион, приходят загадки. Старая нильнамешская пословица. Когда Келлхус спросил, что она означает, колдун сказал, что речь идет о парадоксе силы: чем большей безопасности добивается от мира кто-то один, тем в большей опасности оказывается другой. Тогда Келлхус подумал, что эта пословица — очередное бессмысленное обобщение, эксплуатирующее склонность людей путать невразумительность с глубокомыслием. Теперь он не был в этом так уверен.

С момента битвы прошло пять дней. Солнце пятого дня выкипело и утекло через западные холмы. Великие Имена — включая Конфаса и Чеферамунни — собрались со своими свитами в открытом амфитеатре, давным-давно построенном на склоне невысокого холма. В центре его горел огромный костер, превращавший сцену в печку. Великие Имена расселись на нижнем ярусе амфитеатра, а их советники и соотечественники-дворяне переругивались и перешучивались ярусом выше. Их торжественные облачения блестели и переливались в свете костра. На лицах плясали оранжевые отсветы. Внизу из темноты на сцену то и дело выходили рабы и бросали в костер мебель, одежду, свитки и прочие бесценные предметы из лагеря кианцев. Над костром поднимался странный голубовато-стальной дым. Запах от него шел отвратный — напоминающий мазь из навоза, которой пользовались ятверианские жрицы, — но на Равнине Битвы не было другого топлива.

Наконец-то Священное воинство собралось воедино. Чуть раньше, днем, нансурское и айнонское войска пересекли равнину и присоединились к огромному лагерю, разбитому рядом с развалинами Менгедды: как сказал Келлхусу Ахкеймион, в древности это был великий город, но его уничтожили еще в бронзовом веке. Впервые со времен ухода из Момемна удалось созвать на совет все Великие и Меньшие имена сразу. Хотя статус и известность обеспечивали ему место среди Великих Имен, Келлхус предпочел сесть вместе с рыцарями и кавалеристами, устроившимися на камнях с противоположной стороны амфитеатра. Это позволяло лишний раз поддержать репутацию скромного человека, а кроме того, отсюда удобнее было разглядывать тех, кого ему требовалось завоевать.

Их лица являли собой разительный контраст. На некоторых красовались отметины: повязки, раны с затянувшимися краями и начавшие желтеть синяки — следы недавней битвы. На некоторых вообще не было отметин, в особенности на лицах только что прибывших нансурцев и айнонов. Одни радовались и веселились тому, что удалось сломать хребет язычникам. Другие были пепельно-бледными от ужаса и недосыпа…

Казалось, будто победа на Равнине Битвы взяла с них жуткую, сверхъестественную дань.

С того момента, как войско поставило палатки на равнине Менгедда, множество мужчин и женщин стало жаловаться на ночные кошмары. Они утверждали, будто каждую ночь оказываются на Равнине Битвы в ужасных обстоятельствах, сражаются с врагами, каких никогда не видели, и погибают от их рук, — с древними нансурцами, настоящими кианцами из пустыни, кенейскими пехотинцами, с колесницами древнего Шайгека, с киранейцами в бронзовых доспехах, с буйными скюльвендами, шранками, башрагами — а некоторые говорили даже о враку, драконах.

Когда лагерь перенесли подальше от ветров, несущих запах разложения, к развалинам Менгедды, кошмары лишь усилились. Некоторые начали утверждать, будто им снится недавняя битва с кианцами, что они снова горят в магическом огне или гибнут от рук впавших в боевое безумие туньеров. Казалось, будто земля собрала последние, предсмертные моменты обреченных и теперь раз за разом демонстрирует их живым. Многие пытались вообще перестать спать, особенно после того, как одного тидонского тана поутру нашли мертвым в собственной палатке. Некоторые, как тот же Ахкеймион, бежали.

Затем начали появляться изъеденные ржавчиной ножи, монеты, разбитые шлемы и кости, как будто земля медленно извергала их из себя. Сперва их находили по утрам торчащими из земли — в таких местах, где их не могли прежде не заметить. Постепенно подобные случаи учащались. А потом один человек якобы споткнулся обо что-то в собственной палатке и обнаружил под тростником, которым была устелена земля, детский скелетик.

Самому Келлхусу ничего не снилось, но кости он видел. По словам Готиана, который двумя днями раньше, на закрытом совете, рассказал кое-какие легенды о Равнине Битвы, эта земля за тысячу лет приняла слишком много крови, и теперь ей, как чересчур соленой воде, приходится что-то выталкивать из себя, чтобы принять новую порцию. Равнина Битвы проклята, сказал великий магистр, но не нужно бояться за свои души, пока они крепки в вере. Проклятие старо и широко известно. Пройас и Готьелк, не страдавшие от кошмарных снов, не хотели уходить с этого места, поскольку, отправляя гонцов к Конфасу и Чеферамунни, назвали местом встречи Менгедду, к тому же ручьи, текущие через разрушенный город, были единственным крупным источником воды на многие мили вокруг. Саубон тоже предлагал остаться, но, как знал Келлхус, по своим, личным причинам. Потому что он-то как раз видел сны. И лишь Скайельт требовал уходить.

Каким-то образом сама земля, на которой произошла битва, стала их врагом. Однажды вечером, у костра, Ксинем сказал, что подобная борьба подобает философам и жрецам, а не воинам и шлюхам.

Келлхус же подумал, что такой борьбы вообще не должно быть…

С тех пор как он узнал ужасные подробности победы айнрити, Келлхуса осаждали вопросы и загадки.

Судьба действительно оказалась благосклонна к Коифусу Саубону, но исключительно потому, что галеотский принц посмел поставить под удар шрайских рыцарей. По всем раскладам выходило, что именно сумасшедшая атака Готиана спасла графов и танов Среднего Севера. Иными словами, события разворачивались так, как предсказал Келлхус. В точности так.

Но ведь он ничего не предсказывал. Он просто сказал то, что ему было нужно. Он просто хотел приобрести влияние на Саубона и по возможности уничтожить Сарцелла. Он пошел на риск.

Это всего лишь совпадение. По крайней мере, так говорил себе Келлхус — сперва. Судьба — это еще одна распространенная отговорка, еще одна ложь, которую люди любят использовать, желая придать видимость смысла своей жалкой беспомощности. Именно поэтому они представляют судьбу в образе Шлюхи — как нечто такое, что никому не отдает предпочтения. Нечто донельзя безразличное.

То, что было прежде, определяет то, что произойдет потом… На этом основывается Вероятностный Транс. Это принцип, позволяющий подчинять себе обстоятельства, побеждать их словом или мечом. Именно это делает его дунианином.

Одним из Подготовленных.

Потом земля начала выплевывать кости. Не это ли доказательство того, что земля отозвалась на людские страдания, что она не безразлична? А если земля — земля! — не безразлична, то как насчет будущего? Действительно ли то, что было прежде, определяет то, что произойдет потом? Что, если линия, разделяющая прошлое и будущее, не является ни прямой, ни непрерывной, что, если она изогнута, способна образовывать петли, противореча закону о Прежде и Потом?