Из шпаны - в паханы - Евгений Сухов

Начальник тюрьмы покорно протянул папку чекисту. Камаев принялся перелистывать бумаги, просматривая содержимое. Тимошин не мешал ему.

Камаев захлопнул папку лишь в тот момент, когда в дверь постучали. На пороге появился красноармеец в сопровождении щуплого светловолосого мужчины в накинутом поверх голого торса облезлом тулупе.

– Заключенный сто восемьдесят шесть доставлен, – по всей форме отрапортовался красноармеец.

Тимошин отпустил подчиненного взмахом единственной руки. Гроссовский переступил порог кабинета и остановился. Дверь за ним захлопнулась. Сверчинский с интересом рассматривал бывшего коллежского асессора. Интеллигентный тип лица, болезненно-бледный цвет кожи, ясные голубые глаза, погасить которые не смогли даже три долгих томительных года заключения. Кустистая щетина на впалых щеках создавала ощущение, что Михаил Петрович гораздо старше своего возраста.

Гроссовский поочередно окинул взглядом каждого из присутствующих в помещении мужчин и покорно заложил руки за спину. В этом кабинете он оказался впервые. Впервые за три года он видел кого-то кроме таких же заключенных, как и он сам. Хороший ли это знак, плохой ли – Гроссовский не знал, а потому предпочел, что будет лучше, если разговор начнут те, кто его вызвал.

Камаев поднялся на ноги.

– Присаживайтесь, товарищ Гроссовский, – он указал на освободившийся стул, а затем обратился к Тимошину: – Я вынужден просить вас оставить нас. Это дело государственной важности, и касается только членов Чрезвычайного Комитета.

Тимошин на мгновение растерялся, хотел было сказать что-то в свою защиту, но посчитав, что перечить чекистам не стоит, покорно поплелся к выходу из собственного кабинета. Камаев дождался, пока дверь за начальником тюрьмы закроется, а затем разместился на его рабочем месте за столом. Сверчинский остался за спиной арестанта.

– Итак, не будем ходить вокруг да около, товарищ Гроссовский, – Виктор Назарович сцепил пальцы в замок. – Нас интересует та давняя история, в которой косвенно были замешены вы и в которой прямо был замешан ваш новый сокамерник Резо Зурабишвили. А если уж быть до конца точным, нас конкретно интересует судьба мальчика, сына Зурабишвили.

– Что вам сказать? – Гроссовский нервно сглотнул. Подобного разговора, и уж тем более, столь прямых вопросов об Андрее он совсем не ждал. – Резо обвинялся в изнасиловании девушки. Екатерины Калюжной. Я был дружен с этим семейством. В частности, с покойным Леонидом Ксенофонтовичем. Это была его идея – засадить Зурабишвили за решетку. Его и Ирины Александровны. А Катя... Катя хотела замуж за этого человека. Между ними все произошло по любви, – Гроссовский вздохнул. – Леониду не следовало затевать всего этого... Но так уж получилось. Делу против Зурабишвили был дан ход... А потом Леонида убили.

– Его убил Зурабишвили, – счел нужным вставить со своего места Сверчинский.

Михаил Петрович слегка повернул голову.

– Очень даже возможно, – рассказывать о расправе над Бердяем в общей камере он посчитал излишним. – Я говорю лишь то, что знаю.

– Продолжайте, – поторопил Гроссовского Камаев.

– Потом в адрес Ирины Александровны был озвучен ряд угроз. Вероятно, от того же Зурабишвили. Она мне не сказала, хотя я и спрашивал. Ирина Александровна просто отозвала заявление против Резо и попросила меня как близкого друга семьи вывезти ее и Катю из Казани... А уже через месяц после этих событий выяснилось, что Катя ждет ребенка. От Зурабишвили...

– А как она отнеслась к тому, что Резо мог быть возможным убийцей ее отца? – выстрелил новым прямым вопросом Камаев.

Гроссовский покачал головой.

– Этого я не знаю. Катя никогда не заговаривала на эту тему. Подозреваю, что она не хотела верить в подобную вероятность.

– И решила сохранить ребенка?

– Да. Она родила уже здесь, в Москве. И скончалась при родах. Все это было очень прискорбно...

Однако Камаев не позволил Гроссовскому удариться в сантименты.

– Не отвлекайтесь, Михаил Петрович. Что было дальше? Что стало с Ириной Калюжной?

Воспоминания тех дней заметно подействовали на заключенного. На глаза навернулись непрошенные слезы, и Гроссовский поспешно смахнул их рукой. Но и Камаев, и Сверчинский успели заметить его слабость. Михаил Петрович стушевался.

– А что дальше? Ирина Александровна угодила в дом для умалишенных, где спустя год также отдала Богу душу. Меня даже ни раз не пустили навестить ее. А я ведь кого только не умолял.

– А мальчик? – вновь подал голос Сверчинский из-за спины бывшего коллежского асессора. – Он остался с вами? Андрей его имя, если не ошибаюсь.

– Да, Андрей. Я был с ним с самого рождения и до того момента, как меня... До ареста, одним словом. А когда меня забрали, Андрея отправили в приют. Ему было пять. Я успел с ним попрощаться и...

– Выходит, он жив? – Камаев подался вперед.

Гроссовский сморгнул. Плечи его то и дело зябко вздрагивали, несмотря на то, что были прикрыты тулупом.

– Я надеюсь, – с трудом выдавил из себя заключенный.

– В какой приют его определили? Нам нужен адрес, товарищ Гроссовский.

– Приют имени Сомова. Адрес мне неизвестен.

– Фамилия мальчика не Зурабишвили?

– Нет! Что вы. Конечно, нет. Его фамилия Калюжный. Андрей Калюжный.

Некоторое время в кабинете начальника Бутырской тюрьмы висело гнетущее молчание. Гроссовский поерзал на стуле. Спросить, зачем ЧК понадобилась вся эта информация, связанная с той давней историей, он не решался. Хотя весь этот допрос выглядел в высшей мере странным. Любопытство Михаила Петровича удовлетворил Камаев. Решительно поднявшись из-за стола, чекист прошелся по комнате и остановился рядом с арестантом.

– Ваше дело до сих пор не закончено, товарищ Гроссовский, – размерено заговорил Камаев, не спуская с собеседника напряженного взгляда. – Я только сегодня выяснил, из-за чего вышла подобная проволочка. Гарантирую, что делу будет дан немедленный ход. И с большой долей вероятности могу утверждать, что оно закончится для вас оправдательным приговором. Вас отпустят, товарищ Гроссовский, и все обвинения будут сняты. Но только в том случае, если вы окажете нам небольшую услугу.

– Какую? – живо подобрался Михаил Петрович.

В глазах арестанта загорелась искорка надежды. А ведь за минувшие три года он успел утратить ее полностью. И вот сейчас... Гроссовский готов был на любые условия, лишь бы снова оказаться свободным.

Камаев криво усмехнулся.

– Мы хотим, чтобы вы ненавязчиво, я подчеркиваю – ненавязчиво, сообщили Зурабишвили о том, что у него есть сын. Рассказали ему всю эту историю с Екатериной Калюжной, с рождением ребенка... А в итоге скажете, что Андрей находится у нас. Посоветуйте Резо самому пойти на контакт с ЧК, если он хочет когда-нибудь увидеться со своим сыном. Сделайте это тактично, Михаил Петрович. Подтолкните, так сказать, Резо к такому решению. Вы меня понимаете?