Лес Мифаго. Лавондисс - Роберт Холдсток
Шрифт:
Интервал:
Принесли два факела и воткнули по обе стороны от нее. Она уселась поудобнее, взглянула на меня и заговорила. Все шамига повернулись к нам. Девушка – ее действительно звали Кушар? или кушар означает жизнеголос? – закрыла глаза и заговорила, по-моему, лишь слегка громче, чем обычно.
Слова текли с ее языка, красивые, свистящие, непонятные. Китон недоуменно посмотрел на меня; я только пожал плечами. Прошла минута, и я прошептал:
– Мой отец мог понимать что-то…
Больше я не успел сказать ни слова: Дариум резко посмотрел на меня, наклонился ко мне и сердито вытянул руку. В значении жеста усомниться было невозможно: «Молчи!»
Кушар продолжала говорить с закрытыми глазами, не обращая ни на что внимания. И я начал понимать журчание реки, треск факелов и шелест страны леса. И едва не подпрыгнул, когда девочка сказала:
– Ус гуериг! Ус гуериг!
– Ус гуериг! – громко повторил я. – Расскажи мне о нем.
Глаза девочки открылись. Она перестала говорить, на ее лице отразилось изумление. Остальные шамига тоже были потрясены. Они заволновались и зашептались, а Дариум что-то громко раздраженно сказал.
– Прошу прощения, – тихо сказал я, в упор посмотрел на него, потом на девочку.
«…она рассказывает истории, закрыв глаза, чтобы улыбки или хмурые взгляды слушателей не «изменили вид» героев».
Эти слова из письма отца Уинн-Джонсу всплыли у меня в сознании. Я виновато спросил себя, не изменил ли я что-нибудь в критический момент, и что, если теперь история никогда не будет такой же.
Кушар продолжала глядеть на меня, ее нижняя губа слегка вздрагивала. Мне показалось, что в ее глазах на мгновение сверкнули слезы, но тут же ее взгляд опять прояснился. Китон молчал, но держал руку в кармане, в том самом, в котором носил пистолет.
– Теперь я знаю, кто ты, – сказала Кушар.
Я растерялся и не сразу сообразил, что сказать, но потом выдавил из себя:
– Я еще раз прошу прощения.
– И я, – сказала она. – Но ничего плохого не произошло. История не изменилась. Но я не сразу узнала тебя.
– Не уверен, что понимаю, о чем речь… – начал я.
Китон очень странно посмотрел на нас.
– Что ты не понимаешь? – спросил он.
– Что она имеет в виду…
Он нахмурился.
– Ты понимаешь ее слова?
Я изумленно посмотрел на него.
– А ты нет?
– Я не знаю язык.
Шамига зашипели – знак, что они требуют молчания и хотят дослушать окончание истории.
С точки зрения Китона, девушка изъяснялась на языке, на котором говорили в Британии за две тысячи лет до рождения Христа. Но я понимал ее. Не это ли имел в виду отец, когда писал о девочке с «отчетливыми медиумическими способностями»? И тем не менее, потрясенный установлением связи между нами, я перестал думать о том, что происходит. Тогда я не мог знать, какое огромное изменение произошло со мной, пока я сидел на берегу реки и слушал голос из прошлого.
– Я голос жизни этих людей, – сказала она и опять закрыла глаза. – Слушай молча. Жизнь не должна изменяться.
– Расскажи мне об ус гуериг, – попросил я.
– Сейчас жизнь Изгнанника не здесь. Я – голос только той жизни, которую вижу. Слушай!
«Изгнанник! Кристиан – Изгнанник».
И я замолчал, подчиняясь приказу, и только слушал поток историй.
Первый из ее рассказов я запомнил легко; другие уже стерлись из памяти: они мало что значили для меня и были невразумительны. Но последний меня потряс, потому что рассказывал как о Кристиане, так и о Гуивеннет.
Вот первая история:
Давным-давно, но на жизни этого народа, вождь Партолас снес с плеч голову своего брата, Диермадаса, и побежал обратно в свою каменную крепость. Началась упорная погоня. Сорок человек с копьями, сорок человек с мечами и еще сорок собак размером с оленя, но Партолас бежал впереди всех, держа в левой руке голову брата.
В тот день река разлилась и все шамига охотились, за исключением одной девушки, Свиторан, возлюбленной сына Диермадаса, Кимуса Сокольника. Свиторан вошла в воду и нырнула, чтобы помочь переправиться Партоласу. Она стала камнем, таким же гладким, как и все камни брода, а ее спина, поднимавшаяся из воды, была белой и чистой. Партолас ступил на нее и перепрыгнул на другой берег, потом повернулся и выхватил камень из воды.
Он побежал дальше, держа камень в правой руке, а голову в левой. В южной стене его крепости была большая дыра. И в тот день Свиторан стала частью крепости, заткнула собой дыру и преградила северным ветрам путь в дом Партоласа.
Кимус Сокольник созвал кланы своего туада, то есть земель, которыми владел, и предложил поклясться в верности ему, потому что Диермадас был мертв. Так они и сделали, после месяца переговоров. И тогда Кимус Сокольник повел их на осаду каменной крепости своего дяди.
И они осаждали ее семь лет.
Весь первый год Партолас стрелял из лука по собравшейся армии, стоявшей на равнине под крепостью. Во второй год Партолас стал метать в них копья. На третий год он наделал ножей из деревянных повозок и ими удерживал разъяренное войско. На четвертый год он перекидал весь скот и диких свиней, оставив лишь самое необходимое, чтобы не умереть с голоду. На пятый год, когда у него не осталось оружия, а запасы еды и воды почти кончились, он кинул армии на равнине жену и дочерей, и они разошлись на шесть сезонов. Потом он кинул своих сыновей, но Сокольник кинул их обратно, чем очень испугал Партоласа, ибо его сыновья стали похожи на ощипанных петухов со сломанными спинами. На седьмой год Партолас начал кидать камни из стены крепости. Каждый камень был тяжелее десяти человек, но Партолас кидал их к далекому горизонту. Наконец остались только маленькие клочки стены, защищавшие крепость от зимних ветров. Он не узнал длинный белый камень, который вытащил из реки, и бросил его в военного вождя Кимуса Сокольника, убив того на месте.
Свиторан снова стала человеком и заплакала над мертвым вождем.
– Тысячи людей умерли из-за дыры в стене, – сказала она. – И теперь появилась дыра у меня в груди. Должны ли мы убить еще тысячи, чтобы закрыть ее?
Вожди кланов обсудили ее слова и вернулись к реке, ибо настал сезон, когда из моря выплывает большая рыба. И сейчас это место в долине стали называть Иссага укитик, что означает там, где речная девушка остановила войну.
Она рассказывала историю, а шамига шептались и смеялись, впитывая каждую фразу, каждый образ. Мне эта история показалась не очень приятной. Почему они громко смеялись при описании преследования (восемьдесят человек и сорок собак) и каменной крепости и только улыбались, слушая о том, как Партолас бросал жену, дочерей и сыновей? (И кстати, что здесь вообще смешного? Конечно, Кушар слышала их смех!)
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!