Руфь - Элизабет Гаскелл

— А вот как. Много ночей думала я, как бы это устроить. Все боялась, что деньги мои пойдут в казну, коли я не составлю завещания, а спрашивать мастера Терстана мне не хотелось. И вот наконец к Джону Джексону, бакалейщику, приехал на недельку племянник, который учится у нотариуса в Ливерпуле. Того-то мне и было надо. Постой-ка, я лучше расскажу, если возьму завещание в руки. Смотри только, не проговорись никому. — Салли погрозила пальцем и вышла за завещанием.

Вернулась она с узелком. Развязав синий платок, она вытащила оттуда кусок пергамента.

— Знаешь, что это такое? — спросила она, развертывая его. — Это пергамент, на котором пишутся завещания. Имущество поступает в казну, коли завещание написано не на такой бумаге. Вот клянусь, Тому Джексону очень хотелось, чтобы оно пошло в казну. Этот плут написал мне завещание на простой бумаге, как обычное письмо. Я думаю: постой, голубчик, не на таковскую напал, я не дура, хоть ты так и считаешь. Я знаю, что эта бумага ни к черту не годится, но ты пока порезвись. Сижу и слушаю. Ну, он представил все дело так просто, как будто бы вот ты мне отдала наперсток. А ведь тут дело-то шло о тридцати фунтах! Я сама поняла все от слова до слова, какой же это закон? Мне подавай чего-нибудь посущественней да позаковыристей. Я и говорю: «Том, ведь это не пергамент. Желаю, чтобы на пергаменте было написано». А он говорит: «Ничего, и на этом сойдет. Мы его засвидетельствуем, и будет правильный документ». Ну, насчет свидетельства мне понравилось, я даже как-то смягчилась чуток. Но потом думаю: нет, надо, чтобы все было по закону, а не так, что каждый напишет что-нибудь на бумажке. «Нет, — говорю, — Том, желаю, чтобы было на пергаменте». А он отвечает так важно: «Пергамент денег стоит». Ага, думаю, значит, вот оно как. Значит, из-за этого мне не по закону делают. И говорю ему: «Том, я желаю, чтобы это было на пергаменте. И я заплачу деньги сполна. Тут тридцать фунтов, сумма немаленькая. И я желаю, чтобы они сохранились. Все должно быть написано на пергаменте, понял ты? Я тебе уплачу по шесть пенсов за каждое правильное слово, которое ты напишешь, и пусть каждое звучит так, чтобы комар носу не подточил». А законнику этому говорю: «Вашему хозяину стыдно будет, что у него такой ученик, если вы не можете дело сделать как полагается». Ну, они посмеялись малость, но я на своем настояла. Написали все на пергаменте. А теперь, милая, на-ка, прочти! — попросила она, передавая завещание Руфи.

Руфь улыбнулась и начала читать.

Салли слушала с неослабевающим вниманием. Когда Руфь дошла до слова «наследодательница», Салли ее прервала.

— Вот первое правильное слово, за которое я заплатила шесть пенсов, — сказала она. — А то думала уже, что они собираются дурачить меня простыми словами. Но как услышала это слово, сразу вынула денежки и отдала ему без разговоров. Ну, давай дальше!

Вскоре Руфь дошла до слова «накопляющийся».

— А вот это еще шесть пенсов. Всего их было четыре, да еще шесть и восемь пенсов, как мы сторговались в самом начале, да еще три и четыре пенса за пергамент. Вот! Это настоящее завещание. И засвидетельствовано по закону, как полагается. Мастер Терстан получит все сполна, когда я умру, и выйдет, что вся его прибавка к моему жалованью к нему же и вернется. Тогда поймет, что женщину переубедить никак нельзя.

Приближалось время, когда надо было отнимать Леонарда от груди. Затем Руфь, по общему соглашению, должна была попробовать пожить независимо от мистера и мисс Бенсон. Этот вопрос сильно занимал и смущал всех троих, но никто не затрагивал его, чтобы не ускорить развязки. Если бы они наверняка знали, какой путь лучше, то у каждого достало бы смелости тотчас же предложить его. Мисс Бенсон, по всей видимости, более всех противилась изменениям в сложившемся образе жизни, но это только потому, что она всегда прямо говорила, что думала, и больше других боялась всякой перемены. К тому же в сердце ее пробудилась самая глубокая привязанность к чудесному малышу. Природа одарила мисс Бенсон материнскими инстинктами, сердце ее всегда стремилось к детям, и бездетность заставляла ее испытывать безотчетную тоску. Теперь она чувствовала себя вполне счастливой и довольной, нянчась с мальчуганом и принося ему в жертву самые любимые свои привычки. От привычек было труднее отказываться, чем от удобств, но все смолкало перед маленьким властелином, который приобретал высшую власть над всеми своей беспомощностью.

Вследствие неких причин соседняя конгрегация попросила поменяться на одно воскресенье пасторами, и мистер Бенсон ненадолго уехал. Когда он вернулся в понедельник, сестра встретила его на пороге. Видимо, она давно ждала его. Выйдя навстречу, она сказала:

— Не торопись, Терстан! Все в доме благополучно, но мне нужно с тобой поговорить. Не пугайся, ребенок совершенно здоров, Бог да благословит его! Новости хорошие. Пойдем к тебе в комнату, я хочу поговорить с тобой наедине.

Она ввела его в кабинет, помогла снять пальто, поставила саквояж в угол, пододвинула к камину кресло и только тогда начала:

— Ну вот что я тебе скажу, Терстан. Подумай, как часто события идут именно так, как мы хотим! Ты ведь наверняка часто раздумывал, куда бы пристроить Руфь, когда придет ей время зарабатывать себе самой кусок хлеба, как мы с ней и договорились. Конечно раздумывал. По крайней мере, я частенько размышляла об этом, только не хотела говорить, чтобы не дать проявиться своему беспокойству. А теперь все уладилось благодаря мистеру Брэдшоу. Вчера, когда мы шли на службу, он пригласил к обеду мистера Джексона. Потом обратился ко мне и спросил, не зайду ли я к ним на чашку чая прямо после вечерней службы, потому что миссис Брэдшоу хочет поговорить со мной. При этом он дал понять, что не желает, чтобы я взяла с собой Руфь. Впрочем, Руфь была только рада остаться дома со своим малышом. Итак, я пришла. Миссис Брэдшоу увела меня к себе в спальню, заперла двери и рассказала мне вот о чем. Мистер Брэдшоу недоволен тем, что Джемайма сидит все время взаперти с младшими детьми, и хотел бы найти даму — не просто няню, а даму, — которая смотрела бы, как они учат уроки, гуляла бы с ними. Одним словом, нужно найти гувернантку. Я понимала, что это слова и мысли мистера Брэдшоу, хотя он и поручил переговорить со мной жене. Так вот, он считает, что Руфь подходит для этой работы. Не делай такого удивленного лица, Терстан! Можно подумать, эта мысль никогда не приходила тебе в голову! Я сразу поняла, к чему ведет разговор миссис Брэдшоу, задолго до того, как она договорила. И я едва удержалась, чтобы не вскочить и объявить с улыбкой: «Подходит, подходит!» — прежде чем она объявила свое предложение.

— Что же нам делать? — спросил мистер Терстан. — То есть я знаю, что надо бы делать… Если бы только я посмел…

— Что такое надо делать? — спросила мисс Вера с удивлением.

— Надо бы пойти и рассказать обо всем мистеру Брэдшоу…

— Чтобы Руфь выгнали из нашего дома?! — произнесла мисс Бенсон с негодованием.

— Они не могут заставить нас сделать это, — ответил брат, — да я думаю, они даже не попытаются.

— Нет, мистер Брэдшоу попытается. Он всюду раструбит о проступке бедной Руфи, и ей не останется никакого выхода. Я хорошо его знаю, Терстан, и зачем же ему рассказывать об этом сейчас, когда прошел уже целый год?