Исповедь старого дома - Лариса Райт

Анна не имела представления о том, кто такая Лидочка. Зато трельяж, о котором, видимо, шла речь, помнила великолепно: белый с резными ножками и росписью под гжель, он был одним из ее первых интернет-заказов. Клиент (мужчина) попросил сотворить какое-то неповторимое трюмо в традиционно русском стиле. Анна за вечер нарисовала эскиз, вставила набросок в сканер и уже через несколько часов прочитала восторженный отзыв заказчика о том, что это «именно то, чего он хотел». Над трельяжем работала она вдохновенно и, когда за ним пришла машина от клиента, даже втайне понадеялась, что работой в итоге останутся недовольны и вернут трюмо обратно, даже место ему придумала в своей спальне. Но, конечно, не выгорело. Трельяж пришелся по вкусу, Анна получила внушительный гонорар, а неведомая Лидочка — шикарный подарок, которому, очевидно, завидовали знакомые. Что ж, было чему.

— Трельяж сделала я, — подтвердила Анна, не скрывая гордости.

— Обалдеть… — Мужчина позволил себе словечко, которое сразу сократило дистанцию между хозяйкой и гостями.

Они оказались на одной волне — и дальше уже поплыли вместе, обсуждая заказ, материалы и сроки. Анна внимательно слушала пожелания, переспрашивала, уточняла детали, вникала в нюансы. Гости рассказывали, объясняли, прислушивались к советам, а потом вдруг наперебой начинали извиняться за визит без приглашения и без предупреждения:

— Я говорила, что это не совсем удобно, но мой муж любит брать быка за рога, — говорила женщина и смотрела на мужчину взглядом, который явно давал понять: это качество она в нем любит и ценит.

— Я предполагал, мы мужчину встретим, рабочего человека, — вторил ей муж. — Если бы знал, я бы написал, конечно.

— Это я виновата, — снова пускалась в объяснения жена. — Как увидела это трюмо, так просто влюбилась. Найди, говорю, мастера, да найди.

— Я и нашел, — включился в оправдания муж. — Спросил у Лиды: «Откуда дровишки?» Она мне: «Толик привез». Это работает у них человек, он к вам за мебелью и приезжал. Я к Толику, он мне ваш адрес. Сказал, правда, что хозяин вроде по Интернету договаривался, но я решил, что так надежнее будет. Вы не думайте, я позвонить хотел, но телефона вашего у Толика не было.

— Да у меня и нет телефона, — успокаивала их Анна, и они снова окунались в море, где плавала их будущая эксклюзивная мебель.

— Понимаете, интерьер должен быть не слишком светлым, но и не совсем темным, — говорила женщина.

— Хочется теплых оттенков, — добавлял мужчина.

— Все-таки детская должна быть солнечной.

— Конечно, Светочка уже не младенец…

— Тринадцатый год как-никак. Из микки-маусов и принцесс выросла, а чего хочет, не знает. Вот и приходится выдумывать.

— Может, что-то морское? — предлагала Анна. — Ракушки, рыбы, морские звезды.

— Нет, — смущенно отказывалась женщина. — Говорит: «Мама, я — урбанист до мозга костей». Так что ни море, ни лес, ни горы ей не подойдут.

— Можно оформить городами. Как вам идея европейских столиц? Кровать — английский парламент, торшер — Эйфелева башня, письменный стол — Колизей.

— Восхитительно! — не сдержала восторгов женщина, но муж остудил ее пыл:

— Цена вопроса?

— Немаленькая.

Анна назвала примерную цифру, и он решительно покачал головой:

— Слишком дорого. Давайте не изобретать велосипед. Можно и что-нибудь попроще придумать.

— Проще так проще, — согласилась Анна.

— Как насчет обычного кантри?

— Да. Деревенская тема смотрелась бы неплохо, — тут же согласилась заказчица, — и со стилем всего дома прекрасно гармонировала бы. Вам знаком деревенский стиль? — обратилась она к Анне.

Знаком ли ей деревенский стиль? Как никому другому. Про деревню она могла бы рассказать многое. Недаром провела там первые годы детства, которые не забылись. Анну всегда удивляли люди, которые помнили себя, лишь начиная со школьного возраста. У Анны же было великое множество воспоминаний более раннего периода. Они роились в голове: все яркие, отчетливые, жалящие.

Самым ясным из них были туфли: черные, покрытые дорожной пылью, они стояли на коврике у двери и словно подмигивали девочке своими высокими острыми измазанными в грязи каблуками. Туфли были наваждением, мечтой, которая иногда становилась явью. Аня ждала появления этих туфель, и грезила о них во сне, и что ни день бегала с утра проверять их присутствие. И чем дольше они не появлялись, тем сильнее стучало ее сердечко, тем неуемнее была радость тогда, когда она наконец видела две лакированные лодочки, смиренно стоявшие у входной двери.

Туфли казались диковинкой сами по себе. В поселке ребятня летом бегала босиком, осенью забирались в резиновые сапоги, а зимой — в валенки. Туфли имелись лишь у девушек постарше или у молодых женщин. В них ездили в город или отправлялись на танцы в клуб. Но они были стоптанными, неприметными и, по выражению бабушки, «вида не имели». Лакированная пара на коврике была шикарной и, даже покрытая глиной, вызывала у маленькой девочки трепет: она принадлежала ее матери.

Аня садилась на коврике, сворачивалась калачиком и в ожидании пробуждения хозяйки туфель прижимала к себе их грязные каблуки.

Мать просыпалась и первым делом бросалась — нет, не к дочери, а именно к туфлям. Громко вздыхая и ругая на чем свет стоит «безмозглую девчонку, решившую угробить своей задницей произведение искусства», начинала приводить их в порядок.

Аня следила за тем, как вода и тряпка превращают просто чудесные туфли в недосягаемо божественные, и просила, указывая на них дрожащим пальчиком:

— Можно?

— Еще чего! — тут же фыркала мама. — Каблуки сломаешь.

— Дитя голову расшибить может, а ты про каблуки талдычишь! — сердито вмешивалась бабушка, чем подставляла голову под град протестов:

— Мама! Я тебя просила разговаривать нормально. Здесь же не колхоз, а культурная столица СССР, между прочим. И какая разница, почему ей нельзя брать мои туфли, голову она расшибет или каблуки: какая разница!

Туфли немедленно убирались в шкаф, а из сумки выуживалось очередное чудо дизайнерской мысли: босоножки на пробковой танкетке с толстыми тканевыми ремешками. Мать ловко вставляла в них аккуратные маленькие ступни. Из-под ремешков выглядывали пальчики с ногтями, выкрашенными в ярко-красный лак. Женщина вытягивала ногу и любовалась эффектным зрелищем, покачивая в такт движениям ступни головой.

Качала головой и бабушка. Вздыхала, и сокрушалась, и ворчала:

— Разницу раки съели.

Мама на упреки внимания не обращала. Скручивала свои густые темные волосы в тугой узел на затылке и объявляла:

— Пойду купаться.

— И я, — тут же радостно хлопала в ладоши Аня.

Губы матери кривились в недовольной гримасе:

— Дома сиди!