Звезда по имени Стиг Ларссон - Барри Форшоу

В этом он перекликается с самой Джоан Смит, которая затрагивает подобные темы не только в своих романах, но и как журналистка борется за права женщин, живущих в деспотических религиозных сообществах. «Да, — говорит Смит, — у Стига действительно были верные рекомендации! Много лет назад я работала в «Санди таймс» с группой «Инсайт», занимаясь журналистскими расследованиями в те дни, когда газеты верили в такие методы и могли их себе позволить. Вполне возможно, с ним произошло то же, что и со мной: вы начинаете понимать происходящие в мире удивительные события, и быть таким журналистом становится чем-то вроде привилегии. Я летала по всему миру, занимаясь, к примеру, поисками местонахождения денег шаха Ирана, и написала книгу об осаде иранского посольства. Вы говорите себе: «Я знаю, как это происходит, но не хочу больше ограничиваться одними фактами». Вам хочется написать о глубинной истине, которую можно облечь в художественную форму, и почему-то мне кажется, что это могло быть и его мотивацией».

Однако Джоан Смит и Стиг Ларссон представляют различные типы исследовательской журналистики, превращенной в детективный роман и отличной от того, что делали прежние поколения писателей вроде Фредерика Форсайта. Что же изменилось с тех пор?

«Думаю, ответ на этот вопрос лежит, помимо прочего, в сфере социального происхождения, — говорит Смит. — Многие журналисты, ставшие писателями, — выходцы из рабочих семей, как я, поэтому вполне естественно, что наши проблемы и тревоги несколько иные. Кроме того, старшее поколение более консервативно смотрит на мир (они — выходцы из довольно привилегированной социальной группы, и им не приходилось много работать), а такие люди, как Ларссон и я, принадлежат левым. Старшее поколение не склонно сомневаться в статус-кво, а Ларссон, подобно мне, делает это без труда. В последнем из трех романов — «Девушка, которая взрывала воздушные замки» — кое-что меня удивило. Думаю, он самый слабый в трилогии. Ларссон поднимает тему, знакомую нам по другим произведениям, — государство внутри государства и так далее. Должна признаться, я была несколько разочарована и думала: «Зачем он это делает? Все это мы знали и раньше». Наверное, такое разочарование было связано еще и с тем, что остальное в его книгах невероятно оригинально».

В свете сказанного думает ли Смит, что Ларссон сумел бы сохранить энергию и целеустремленность на протяжении всего цикла из десяти книг, которые планировал написать?

«Мне кажется, он бы не смог сберечь все то, чего достиг в первых трех романах; видно, что интонации последнего более элегические, в нем присутствует личное направление, которое Ларссон создает для Блумквиста, придумав ему новую подружку. Колебания отношений между ним и Саландер описаны очень убедительно, и я не думаю, что она бы приняла эту новую связь без той враждебности, которую мы видели во втором романе. Мне кажется, такая попытка связать концы с концами не очень убедительна. Однако эти книги выглядят законченной трилогией.

Другая проблема состоит в динамике отношений Блумквиста и Саландер. Ларссон великолепно описывает то, как Блумквисту удается до нее достучаться. Этот прием обыгрывается несколько раз, однако финал таков, что продолжение серии угадать сложно. В конце третьей книги, пройдя через множество испытаний, решив многие проблемы, избавившись от той несправедливости, что властвовала в ее жизни, Саландер становится свободной женщиной. И что она делает? Находит себе приятеля или подругу, успокаивается на достигнутом? Основывает собственную компьютерную компанию?»

Трилогия радикальным образом затрагивает гендерные проблемы, которые очень интересуют и Джоан Смит. Но несмотря на свою абсолютную симпатию к женщинам, смог ли Ларссон преодолеть в романах гендер?

«О, Ларссон остается вполне мужским писателем, и в образе Блумквиста может присутствовать определенный элемент реализации его желаний; он довольно неуклюж, но любая женщина, которую он встречает на своем пути, рано или поздно хочет отправиться с ним в постель, а те, кто не смог этого добиться, смотрят на него со страстью во взоре. Но Ларссона можно простить и за это, и за многое другое. Ведь, читая первую книгу, вы знаете, что автор уже умер и эта трилогия — все, что у вас есть. Вы лишены возможности и удовольствия следить за развитием писателя, а ведь такое развитие становится очень важным, когда вы открываете для себя новое имя. Он мог бы перерасти выполнение собственных желаний через образ Блумквиста, но у Ларссона не было времени на консультации с редактором и обычный процесс оттачивания произведений».

А что насчет Лисбет Саландер? В своих рецензиях Смит высоко отзывается об этой героине. Но, возможно, у нее есть оговорки?

«Мне кажется, она похожа на персонаж из компьютерной игры, — говорит Смит. — Это не обязательно слабость образа, и я знаю, что многие молодые женщины действительно идентифицируют себя с ней. Я просто откликнулась на то, какая она умная и находчивая — точнее, какой находчивой сделал ее Ларссон. Если у меня и была проблема, то не с персонажами; мне не нравится жестокость третьей книги — на мой взгляд, она чрезмерна. Возможно, Ларссон полагал, что раз она подвергалась насилию, мы должны просто смотреть, как это насилие отзывается, и не осуждать героиню, однако я к такому не готова.

Что касается симпатизирующих Саландер женщин, лично я ни на секунду не идентифицировала себя с ней. Я относилась к ней как к человеку, который целиком и полностью за пределами моего опыта, и то, что она подверглась такому страшному насилию, которое может случиться с каждым, будь то мальчик или девочка, оказало на ее личность разрушительное влияние. Однако со мной ничего подобного не происходило».

Будучи журналисткой, Смит сталкивалась со многими темами, за которые брался Ларссон. Явилось ли это предпосылкой для того, чтобы автоматически стать читательницей «Миллениума»?

«Я думала об этом с того момента, как взялась за первую книгу, — отвечает она. — Детали ловушки о клевете, Блумквист, который отправляется зализывать раны, — из-за журналистской работы, которую я вела в те годы, мне было очень легко ему сопереживать.

Смерть Ларссона в таком молодом возрасте неизбежно влияет на восприятие его произведений. Читая первую книгу и понимая всю ее уникальность, мне было очень грустно из-за того, что автор мертв. Но помню, как я думала — причем тогда уже было понятно, что успех этих книг практически гарантирован, — о преодолении Ларссоном одного важного предрассудка. В нашей стране переводную литературу никогда не жаловали. Это сейчас мы воспринимаем таких скандинавских писателей, как Арналдур Индридасон, как само собой разумеющееся, и многие больше не испытывают сопротивления, читая переводы. Возможно, дело в том, что к зарубежным авторам детективов мы относились как к продолжению британских, поскольку они писали в знакомом жанре. Хокан Нессер, у которого в этом году я брала интервью, давно присутствовал на литературном рынке, и я тогда подумала: «Странно, что у него берут интервью только сейчас, словно это новый писатель».

У меня к Стигу личное отношение. Интересно, согласился бы он с тем, что когда человек пишет статьи, они в определенном смысле одноразовые — «сегодня есть, завтра нет», — а когда вы создаете роман, пусть даже ради развлечения, затронутые в нем темы получают больший резонанс, чем если бы они были раскрыты в рамках простой журналистской статьи».