Порочен, как грех - Джиллиан Хантер

«Сделайте так, чтобы я забыла, Гейбриел».

Забыть о чем?

Его не было там, чтобы защитить ее. Она была унижена так глубоко, что не могла признаться в этом никому. Он был идиотом, он не помог ей быть откровенной после пережитого унижения. Он все сделал плохо, без размышлений, без чести.

Но еще не поздно. Пусть он и Элетея разбиты на части, но они принадлежат друг другу и всегда принадлежали. Вместе они образуют целое существо.

Теперь он понял, что сегодня своими ревнивыми упреками причинил ей боль вместо того, чтобы уловить то, чего не сказали она и Одри. Гейбриел сглотнул появившуюся в горле горечь. Он предстал перед ней в образе, ничем не лучшем, чем образ того ублюдка, который ранил ее.

– Гейбриел, Гейбриел. – Кто-то сзади схватил его за плечи. – Пойдем в карету. Ты высказал свою точку зрения очень красноречиво. Посмотри на меня, кузен. Сколько пальцев я поднял?

Он развернулся не задерживаясь, чтобы понять, на кого он нападает.

Мускулистое предплечье преградило дорогу удару, который он собирался нанести. Он качнулся назад, обрел равновесие и посмотрел на указательный палец кузена Девона, которым тот водил у него под носом.

– Ты получил сильный удар по голове, Гейбриел. Сколько пальцев я поднял?

С презрительным фырканьем Гейбриел отвел в сторону руку кузена:

– Ты меня не одурачишь. Ты машешь перед моей физиономией вовсе не пальцем. Это твой причиндал, и весьма тощенький. Я бы постыдился показывать его на людях.

Девон рассмеялся:

– Ни к чему прибегать к личным оскорблениям. Пошли.

– Но я еще не закончил.

Девон взглянул на тело в плаще, распростертое в полубессознательном состоянии на ступенях крыльца Одри. Два лакея уже были рядом, готовые унести Гая, чтобы его не было видно прохожим. Такое зрелище может показаться великосветским гостям просто оскорбительным.

Из дома вышел младший дворецкий, бросил одобрительный взгляд на Боскаслов, потом сказал лакею:

– Отнесите эту особу на свалку. Миссис Уотсон не желает, чтобы его впускали в дом или чтобы он пачкал ее вход. Нам нужно поддерживать свою репутацию.

Гейбриел повернулся к трем мужчинам, стоящим полукругом. Он грустно улыбнулся. Никто еще, за исключением Элетеи Кларидж, не вставал на его защиту так решительно. Гейбриел даже подумал, что не заслуживает такой преданности.

Черт, он хорошо постарался, доказывая, какой он негодяй, а теперь должен сделать последний выбор – либо доказать тем, кто любит его, что он хороший человек, либо доказать, что он бездарь, как утверждал его отчим.

Хит положил руку ему на плечо:

– Мы возвращаемся на бал. Ты с нами?

– На бал?

– У Грейсона день рождения, – сказал Дрейк, прислоняясь к дверце кареты. – Ты помнишь – задумано, что члены семьи и близкие друзья соберутся, когда все остальные уйдут?

Гейбриел устало улыбнулся:

– Я ценю приглашение и в любой другой раз счел бы за честь отпраздновать совершеннолетие Грейсона.

– Но? – спросил Девон, усмехаясь так, точно у него не было никаких забот в жизни. – Еще одна карточная игра?

Гейбриел покачал головой:

– Нет. Я должен вернуться домой.

Дрейк отошел от кареты.

– Домой, в пустой лондонский особняк? – насмешливо спросил он.

Гейбриел ничего не ответил. Не было смысла пытаться лгать своим двоюродным братьям, людям, которые раньше распутничали так же, как и он, но теперь изменили образ жизни. Они видели его насквозь, и не стоило притворяться, что ему все равно. Он любит, он собирается начать самую крупную азартную игру в своей жизни.

– Я еду домой, в Хелбурн-Холл, – сказал он.

Хит кивнул:

– Хорошо, подкинь нас по дороге к Грейсону. Там мы выпьем за тебя.

Три дня подряд шел дождь. В старый тис, который рос над рекой, попала молния, и он упал на мост, ведущий к Хелбурн-Холлу. Несколько отважных деревенских мальчиков и пара девочек уже придумали забаву – переходить по нему на другой берег.

Луговину залило, травы выросли за ночь и теперь доходили человеку до пояса. В лунном свете каменные стены, отделявшие поместье Элетеи от Хелбурн-Холла, обернулись медленно перемещающимся сырым туманом. Воистину осень не за горами, предсказывали фермеры. Их жены тревожились, но не смели говорить вслух о том, что иные из самых дерзких душ усопших рискнут подпасть под вечное проклятие, не вернувшись к местам упокоения, после того как посетят своих любимых накануне Дня всех святых. Дьявол всегда берет то, что ему причитается. И любовь не послужит им оправданием.

Элетея предпринимала долгие прогулки под дождем, притворяясь, что не смотрит то и дело на дорогу в надежде, не появится ли там некий темный рыцарь. Не признавалась она и в том, что смотрит из окна по ночам, чтобы подсчитать, не горит ли больше, чем обычно, свечей в окнах со средниками в доме Гейбриела. Ее брат заметил, что было бы безрассудно отправиться в путь в такую погоду и что Гейбриел просил ее руки и сдержит свое слово.

Но она знала, что Гейбриел не принадлежит к тем людям, которых буря может остановить, коль скоро они решили совершить то, что хотят. Месячные у нее наступили, и она сказала себе, как это удачно – что он не оставил ее с ребенком в утробе. Ведь даже повеса не захочет взять испорченную собственность.

Он полюбил леди Элетею, чистую и безупречную. И если его расстроило то, что он видел, как она разговаривает с Одри Уотсон, даже представить себе невозможно, что случится, если она признается, что он – не первый познавший ее тело.

Но она обещала ему сказать правду. Вернется ли он, чтобы она могла сдержать свое слово?

На четвертое утро после ее возвращения домой небо очистилось и радуга выгнулась над холмами. Она надела старое платье из серо-зеленого муслина и поношенные полусапожки и стала убирать из конюшни грязное сено. Конюхи работали рядом, поглядывая, как она управляется с вилами. Если они и предполагали, что она хочет проткнуть некоего джентльмена, у них хватало ума не вмешиваться; а в том, что леди Элетея трудится на конюшне, не было для них ничего необычного.

Поздним вечером, доведя себя до изнеможения визитами, которые могли бы и подождать, она уселась в горячую поясную ванну и оделась к ужину, а потом передумала и растянулась на кровати, открыв окна. Она удивилась, что уснула, ведь на душе у нее была такая тяжесть. Но несмотря ни на что, даже сквозь сон она услышала стук копыт, звучащий все ближе и ближе, пока…

Элетея села, дрожа больше от предчувствий, чем от холода, а земля у нее под окнами гремела в одном ритме с ее бьющимся сердцем. Кто-то въехал верхом в ее сад.