Если спросишь, где я - Реймонд Карвер

К вечеру снова собрались у костра, нажарили рыбы с картошкой, выпили кофе, тяпнули виски, а после пошли на реку мыть посуду — всего в нескольких ярдах от тела. Потом вернулись в лагерь, еще выпили, достали карты и до того доигрались и упились, что совсем окосели, карт даже не видели. Верн Уильямс пошел спать, а оставшаяся троица еще долго травила пошлые анекдоты, рассказывая бесстыжие байки о похождениях в молодости, и ни один не вспомнил о девушке; но в какой-то момент Гордон Джонсон, забывшись, обронил, что форель в этом году им попалась жесткая, а вода в реке жутко холодная. При этих словах все затихли и потом уже пили молча, и только когда кто-то из них оступился спьяну, чертыхнувшись, и опрокинул фонарь, они разошлись по палаткам.

Наутро встали поздно, опохмелились, немножко порыбачили, снова выпили, а около часу дня, — воскресенье было, — засобирались домой, на день раньше, чем планировали. Свернули палатки, скатали спальные мешки, побросали в рюкзаки сковородки, миски и, прихватив улов и снасти, отправились восвояси. Что с девушкой — никто даже не посмотрел. Погрузились в машину, ехали молча, как воды в рот набрали; у первой же телефонной будки затормозили, вышли. Стюарт стал звонить в приемную шерифа, а остальные стояли рядом под палящим солнцем и слушали, как он подробно перечисляет их имена — ведь им нечего скрывать от полиции, они здесь не при чем. Он даже готов задержаться на станции обслуживания и дождаться сотрудника полиции, чтобы на месте дать подробные разъяснения и сделать публичное заявление.

Домой он вернулся тогда около одиннадцати. Я уже спала, но, услышав шум в кухне, проснулась и пошла посмотреть. Он стоял возле холодильника и жадно пил пиво. Молча подошел ко мне, обнял, — я спиной ощутила тяжесть его рук: тех самых рук, думала я, что ласкали меня два дня назад.

Мы легли в постель, он снова обнял меня и на какое-то мгновение замер, будто думая о своем. Я потянулась к нему, разомкнула ноги… После, сквозь сон, я чувствовала, что он не спит, потом меня разбудил легкий шум, шуршание простыни, — за окном было уже светло, щебетали птицы, а он лежал на спине, курил и не отрываясь смотрел на зашторенное окно. Я позвала его, сонная, но он не откликнулся; я снова уснула.

Рано утром он был уже на ногах — наверняка хотел до меня просмотреть утренние газеты: нет ли чего о произошедшем? Сразу после восьми пошли телефонные звонки.

— Идите к черту! — кричал он в телефонную трубку. Через минуту снова звонок, тут уж я не выдержала и спустилась в кухню. — Мне нечего добавить к тому, что уже рассказал шерифу! И хватит об этом! — И он швырнул трубку.

— Что происходит? — спросила я встревожено.

— Сядь, — сказал он тяжелым голосом, потирая небритый подбородок с отросшей за несколько дней щетиной. — Мне надо тебе кое-что сказать про случай на рыбалке.

Мы сели за стол, друг против друга, и он стал рассказывать…

Я смотрела на него во все глаза, иногда отпивала кофе, — я не могла поверить своим ушам. Потом взяла в руки газету, которую он перебросил мне со своего конца стола. А там: «девушка от восемнадцати до двадцати четырех лет, личность не установлена… тело находилось в воде от трех до пяти дней… возможный мотив — изнасилование… по данным предварительной экспертизы смерть наступила в результате удушения… на груди обнаружены синяки и ссадины, в области влагалища… вскрытие… изнасилование… идет расследование».

— Постарайся понять, — начал он. — Да не смотри на меня так! Я хочу сказать, полегче на поворотах, Клэр. Без паники.

— Почему ты вчера не рассказал мне? — спросила я.

— Ну… не рассказал… И что?

— Сам знаешь что, — и я посмотрела на его руки, на крепкие костяшки пальцев, все в волосках, — ведь эти самые пальцы, обхватившие сигарету, сноровистые, сжимали меня вчера, гладили меня, касались моего лона…

Он пожал плечами.

— Вчера вечером, сегодня утром — какая разница? Я поздно вернулся, ты уже спала. Я подумал — подожду до утра, когда ты встанешь. — Говорит, а сам следит за малиновкой, впорхнувшей в наше патио: вон пристроилась на садовом столике, чистит перышки.

— Я не верю, — сказала я, — не верю, что ты мог бросить ее одну, вот так.

Он резко обернулся.

— А что мне было делать?.. Так, слушай, давай решим раз и навсегда: никакой трагедии не произошло. Я ни о чем не сожалею, и винить мне себя не в чем. Слышишь?

Ничего не ответив, я ушла с кухни и поднялась в комнату Дина. Он уже проснулся и возился с паззлом, складывал мозаичную картинку, — прямо в пижаме, еще сонный. Я помогла ему найти школьную форму и вернулась в кухню приготовить ему завтрак. Телефонные звонки продолжались, Стюарт отвечал коротко и зло, каждый раз бросая трубку. Он созвонился с Мэлом Дорном и Гордоном Джонсоном, — с ними он говорил по-другому: взвешенно и серьезно, потом открыл банку пива, закурил и, пока Дин завтракал, подробно расспрашивал его о школе, о друзьях, как будто ничего не случилось.

Дин поинтересовался у отца, чем он занимался на выходных, и Стюарт достал из морозилки свой улов.

— Я сегодня отвезу Дина к твоей матери, — объявила я.

— Как скажешь, — согласился Стюарт и взглянул на сына: тот взвешивал в руке одну из замороженных форелей. — Конечно, езжайте, если вам обоим так хочется. А если просто, чтобы только здесь не оставаться, то это ты зря: все будет нормально.

— Я уже решила, — ответила я.

— А плавки брать? — спросил Дин, вытирая о штаны мокрые пальцы.

— Возьми, конечно, — ответила я. — Сегодня жарко, бабушка наверняка разрешит тебе поплавать.

Стюарт посмотрел на нас, закуривая, и ничего не сказал.

Ехать нужно на другой конец города — мать Стюарта живет в многоквартирном доме с бассейном и сауной. Зовут ее Кэтрин, а фамилия такая же, как у меня — Тростни, и это кажется невероятным совпадением. Стюарт говорил, что в детстве друзья звали ее Сахарная, а еще Конфетка. Не знаю, кому как, а мне эта холодная, высокая седая женщина, которая красится под блондинку, внушает страх — мне кажется, она судит всех и вся…

Я шепотом объясняю ей, в чем дело (она еще не просматривала сегодняшние газеты) и обещаю сегодня же вечером забрать Дина домой.

— Он захватил с собой плавки, пусть поплавает, — предлагаю я и добавляю неопределенно: — Нам со Стюартом надо обсудить кое-что.

Свекровь ничего не говорит в ответ — только смотрит на меня поверх очков, потом кивает и, повернувшись к Дину, спрашивает:

— Ну как дела, малыш? — наклоняется, обнимает его за плечи. Я иду к выходу и чувствую на себе ее долгий пытливый взгляд: она всегда так — смотрит, ничего не говорит…

Приезжаю домой — Стюарт на кухне: что-то жует, пьет пиво…

Чуть погодя начинаю собирать с полу разбитую посуду, сметаю в ведро осколки; закончив уборку, выхожу во двор. Стюарт растянулся на траве и смотрит в небо — рядом газета и банка с пивом. Веет ветерок, тепло, щебечут птицы.