Сквозь объектив - Соня Фрейм

Кай в этот раз не стал запихивать меня в багажник. Он меня пригласил.

— Если сама хочу… — задумчиво повторила я, рассматривая потемневшие зазубрины ключа.

Буквы этой фразы были слишком сильно вдавлены.

Ну надо же. У меня есть выбор.

* * *

Я не спала всю ночь — ходила по номеру, глядела то в окно, то зачем-то в зеркало и размышляла. Внутри свербело от непонятного напряжения. Мне было необходимо использовать это время, так как решение предстояло не из легких. Иногда я мельком бросала взгляд на записку Кая. В этих строках кто-то тоже выжидал. Невидимый отправитель словно был в этой комнате вместе со мной.

Я обдумала все. От и до. Разбила прошлые события на мельчайшие кадры вплоть до прихода конверта от него. Чтобы понять, стоит оно того или нет. В памяти не стерлось ничего: я просто не давала себе возвращаться к этим воспоминаниям.

И я решила, что нанести визит все-таки стоит. Только все пойдет не на его условиях.

Комната отеля была незамысловатой — типичный гостиничный интерьер. Я обыскала ее с маниакальной тщательностью и кое-что нашла. На комоде стояла тяжелая металлическая статуэтка. Мне она понравилась. Увесистая. И хорошо помещается в руке.

Как только мелькнули первые лучи рассвета, я быстро собралась и отправилась к дому на краю света. Амстердам потихоньку оживал, здесь начиналось очередное утро. Открывались пекарни, не могли разъехаться велосипедисты…

Мысли поблекли и пропали. Я машинально села в нужный автобус и оказалась в северной части города. Сделала пересадку на поезд, и на станции меня накрыло то самое чувство. В воздухе жило что-то знакомое и немного тревожное.

Его дом на отшибе я увидела сразу. Он стоял в одиночестве, ничему и никому не принадлежа. Весь в хозяина.

В этот момент я поняла, что все верно. Я нуждалась в этом. Пока я приближалась, сердце стучало на удивление медленно.

Все почтовые ящики были разворочены. Только один закрыт, и на нем наклейка с именем.

Kai Hogarth.

Ты все еще тут. А я уже тут.

Я открыла входную дверь, которая оказалась не заперта. Еще год назад внизу жили какие-то люди. Сейчас остался только он один.

Подъем наверх был быстрым. Что-то во мне продолжало приговаривать: «Господи, не верю, что я снова здесь…». Но я практически ничего не чувствовала. Действовала как робот.

Вот и знакомая металлическая дверь. Я достала из кармана ключ и начала обратный отсчет. Десять. Девять. Восемь. Семь.

Его могло не быть дома.

Я вставила ключ в замочную скважину.

Шесть. Пять. Четыре.

Щелчок замка.

Три. Два. Один.

Дверь открывается. Передо мной коридор, залитый светом из большой комнаты. Издалека вижу край кровати и часть огромного окна.

Я вошла и тихо закрыла дверь.

Первой была кухня. Пустая, чистая. Из крана капает.

Затем ответвление коридора к двери на крышу и кабинету Кая. Стоп. Сначала в комнату.

Я вошла и застыла. Мало мебели. Много света. Кровать, как всегда, не застелена. Рядом с магнитофоном гора дисков. Я дошла до того места у окна, где Кай обычно сидел и курил. Створка была приоткрыта, в банке из-под кофе гора окурков. Один все еще тлеет…

Тишина как в вакууме. Я снова здесь, и пока не знаю, как себя чувствовать.

Спиной я ощутила, что кто-то бесшумно вошел, но не подошел ближе, а остался стоять на пороге. Тоже не издавая ни звука.

И в этой тишине мы снова привыкали к присутствию друг друга.

— Ну, привет, Марина.

Знакомый ровный голос. Я медленно обернулась и посмотрела на него.

Кай стоял, прислонившись плечом к косяку. Руки в карманах. Черные волосы слегка растрепаны, на лице легкая щетина. Ледяные глаза наблюдают за мной со спокойным интересом. По губам бродит едва заметная усмешка, но мне показалось, что в уголках его рта есть что-то дьявольское.

— Привет, Кай, — ответила я, не приближаясь к нему.

Он тоже не двигался. Некоторое время мы в молчании взирали друг на друга. Слова были не нужны. Каждый взвешивал то, что видел.

Внешне он почти не изменился, но в прошлый раз в нем иногда еще мелькал озорной мальчишка. Теперь я была уверена, что он окончательно пропал.

— Ты очень изменилась, — было первое, что он, наконец, сказал. — Я вижу уже взрослую женщину. А ведь прошел всего год.

— Год — это немало.

— Правда. Я знал, что рано или поздно ты увидишь эти снимки. Потому что любишь Хогарта.

Это прозвучало двусмысленно.

— И еще… я знал, что ты придешь.

— Я бы выпила чего-нибудь, — заметила я. — Пиво есть?

— Пошли на кухню. — Он махнул рукой и скрылся в коридоре.

Я шла за ним очень медленно. Специально. У меня не было права на ошибку. Но импровизировать оказалось очень сложно. Бесшумно я открыла сумку и извлекла статуэтку из отеля.

Кай стоял у холодильника. Я видела его спину и дурацкий принт на майке: «Aggressive-regressive[15]».

— Светлое или темное?

— Темное.

Прежде, чем он протянул руку к бутылке, я дважды ударила его статуэткой по затылку.

Кай упал на пол.

* * *

Потом я часто думала, что это был безумный риск и мне повезло. Потому что я могла его убить. Хоть он этого и заслуживал. Но я его не убила. Словно провидение решило встать на мою сторону и рассчитало всю эту грубую импровизацию таким образом, что в каждом совершенном действии была необходимая ему мера. Кай просто потерял сознание, как я и хотела.

Тащить его в комнату было нелегко, но я справилась. Сажать на стул еще труднее, но и это мне удалось — не без значительных физических усилий.

Веревки нашлись в маленькой кладовке. Я знала, что найду их у него дома. Уверенность в некоторых вещах, которые я знала о нем, несколько пугала. Похоже, что это даже были те самые веревки, судя по темным пятнам. Тем символичнее будет дальнейшее действие.

Я связала Кая так крепко, как только могла, завязав узлы самым немыслимым образом. Затем принесла еще один стул из кухни, села напротив и стала ждать, когда он придет в себя. Специально приводить его в чувство не было никакого желания.

Это произошло минут через двадцать. Кай слегка шевельнулся и тяжело поднял голову. В первый момент в его голубых глазах плескалось натуральное удивление. Он, похоже, вообще не понимал, что происходит. Чуть позже его взгляд сфокусировался на мне — да так и застыл.

— Марина, у тебя скверное чувство юмора, — были его первые слова.