Первая невеста чернокнижника - Марина Ефиминюк

Женщина заколотила так, что в ушах зазвенело.

— Нет, это не замок, а проходной двор! — простонала я.

— Эверт Ройбаш, я видела, что на втором этаже шевельнулась занавеска! Немедленно открой! — голос гостьи вдруг приобрел пронзительную требовательность. Невольно я покосилась в окно кабинета с темными раскрытыми портьерами, аккуратно подвязанными шнурками.

— Может, твой ученик-олень заделал маленького олененка, и она пришла предъявить претензии? — шепотом предположила я, будто визитерша действительно была способна услышать оскорбительный во всех отношениях разговор.

— Какой демон меня дернул взять его в ученики? — с безысходностью Макс запрокинул голову на спинку кресла. Я не удержалась и лизнула кадык на шее.

— Смерти моей хочешь? — простонал он.

— Эверт! — рявкнула дама. — Немедленно открой! Мама приехала!

— Мама?! — поперхнулась я. — У Оленя есть мама?

Знаю, глупый вопрос, не из яйца же он вылупился.

Внизу раздались быстрые шаги, я соскочила с колен Макстена с такой проворностью, будто под голой попой горела конфорка. Мы лихорадочно поправляли одежду, путаясь в завязках и застежках, приглаживали волосы. На винтовой лестнице загрохотали подкованные сапоги.

— Юбка задралась! — заправляя рубаху в штаны, подсказал Макс.

Едва я успела одернуть подол, как в кабинете появился с вытаращенными глазами, вымазанный сажей Эверт, одетый в криво заправленную рубашку.

— Учитель, конец света наступил! Она приехала!

В панике он не заметил, что учитель несколько помят, а причина помятости, то есть я, тщательно пытается слиться с обстановкой. Можно было не складывать вкрадчиво руки и не изображать жутковатую улыбку Уэнзди Аддамс из известной черной комедии.

— Учитель, не позволяйте этой страшной женщине войти в замок! — взмолился он. — Она приедет на денек, а уедет лет через семь, когда мы тут все буйнопомешанными станем.

Учитывая последние обстоятельства, мы все были немножко похожи на неврастеников.

— Давайте притворимся, что она ошиблась адресом? — со слезами в голосе попросил он.

— Ты не видел мать три года, — заметил Макстен.

— Быть точнее, три года два месяца и четырнадцать самых счастливых дней в моей жизни!

Неожиданно стало ясно, что долбежка в дверь прекратилась и госпожа Ройбаш больше не орет под дверьми, как кошка под балконом темной мартовской ночью.

— Она ушла? — кажется, Олень не верил в удачу.

И правильно делал, что не верил. В напряженной тишине неприятно заскрипела входная дверь. Пока мы мялись, по каким-то своим демоническим соображениям Мельхом пустил гостью на порог. Видимо, он насмотрелся и на разврат, и на разгром, и на скандалы, сильно заскучал, да и добавил в нашу жизнь немножко перца. В жизнь Оленя точно.

С первого этажа донесся недоуменный голос:

— Кто-нибудь есть дома? Я ищу Эверта Ройбаша.

— За что? — всхлипнул тот.

— Встречай, — кивнул Макстен.

Олень нырнул на винтовую лестницу. В тишине замка прозвенел голос, наполненный фальшивый радостью:

— Мама, как я рад вас видеть!

— Эверт, я думала, что ошиблась дверью, — с облегчением ответила она и тут же добавила: — Ты похудел и вырос.

— Благодарю.

— Теперь ты похож на каланчу. Втащи дорожный сундук.

— Ты приехала с багажом? — с ужасом воскликнул Олень, видимо, получив подтверждение слов, что от гостьи мы избавимся не скоро. И пока неясно, кто кого выкурит из замка.

Между пуговицами на ширинке у Макса торчал хвостик от рубашки. Знаками я указала на конфуз. Едва слышно выругавшись, чернокнижник принялся поправлять одежду, а внизу вдруг что-то загрохотало, и Эверт охнул:

— Мама, не обижайтесь на вопрос, но вы прихватили коллекцию звездных камней?

— Эверт, ты вырос, а по-прежнему говоришь глупости, — отчитала маменька. — Женщина должна быть готова к любой неожиданности. Почему ты не передвинешь его магией? Не научился за три года?

— По старинке надежнее… — сипло отозвался он.

Мы спустились как раз в тот момент, когда бедняга вволок в дом пыльный окованный сундук такого размера, что в него можно было бы упаковать половину моей квартиры. Наверное, включая табуретки.

Матушка Ройбаш оказалась среднего роста женщиной, по виду чуть старше сорока. Она была одета не по местной погоде: в плотное платье, туго обхватывающее располневшую с возрастом талию. Из-под маленькой шляпки с куриным пером выглядывали задорные светлые кудельки. Возможно, перо было от какой-нибудь жутко экзотичной птицы, но выглядело так, будто выдрали из хвоста Дунечкиной сестры.

— Вы, верно, господин Керн, — протянула она Макстену руку для поцелуя.

— Госпожа Ройбаш, добро пожаловать в Мельхом, — отозвался он со светской улыбкой высокородного джентльмена.

— Можете называть меня Мартиша. Вы ведь не против, что я вот так, без предупреждения?

— Чувствуйте себя как дома, — хрипловатый голос Макстена обволакивал. И в этой обманчивой мягкости мы все услышали тонкий намек, мол, но не забывайте, госпожа мама Эверта, что вы в гостях. Попейте чайку, прихватывайте сундук и возвращайтесь обратно домой.

Пока гостья любезничала с хозяином замка, Эверт за ее спиной жестами спрашивал, каким образом я оказалась на втором этаже.

— А вы?

— Простите? — перевела я недоуменный взгляд с сына на мамашу. — Что я?

— Кто вы?

— Алина. — Я протянула руку для приветствия. — Очень приятно.

Дружественный жест остался проигнорированным. Не очень-то и хотелось.

— Какое необычное имя. Вы, должно быть, тоже не местная, как и Эверт? — тонко начала она допрос, не дождавшись, когда кто-нибудь из мужчин возьмет на себя труд объяснить наличие в замке молодой девицы.

— Вроде того, — уклончиво отозвалась я.

— Вы в учении у господина Керна?

— Алина — жена Хинча! — в отчаянье выкрикнул Эверт.

Макстен подавился. Почему супруга, а не дочь или племянница?! Воистину жаль, что взгляды не умели убивать, иначе бы Олень от моего яростного взора скопытился прямо под магической дверью на сундук своей мамаши.

— Хинч — это старый слуга? — удивленно изогнула брови мадам.

— Мы женаты неофициально, — махнула я рукой.

— Простите? — удивилась мадам иностранному слову.

— Мы не проходили обряд венчания, — пояснила я, надеясь, что они тут действительно устраивают обряды, а не заключают браки в какой-нибудь регистрационной палате.

— Живете в грехе? — в голосе Мартиши прорезалась пронзительность.