Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

— Боится, вдруг лорд узнает про историю с запиской, поэтому бегает за мной, думала, я уже ему рассказала, — нарушаю молчание первой.

Хоть фон Вейганд и не спрашивает, все равно ждет ответ.

— Конечно, я ничего не рассказывала, но Сильвия не поверила. Потом она резко перешла на тему признаний, утверждала, ты должен сознаться.

Не могу вымолвить ни слова о странном совете. Ведь звучало так… может быть, ошибаюсь, очень надеюсь, ошибаюсь… так, будто в прошлом случилось что-то ужасное, связанное с рождением ребенка, и виноват в этом именно он.

Тянет списать зловещие фразы на притворство, намеренную попытку посеять сомнения. Но прекрасно сознаю — на ложь списать не получится. Я безотчетно уколола гораздо глубже и безжалостнее. Сильвия говорила правду.

— В чем ты должен сознаться? — произношу, затаив дыхание.

— Наверное, в любви, — с наигранной серьезностью говорит фон Вейганд.

И узел внутри скручивается туже, ворочается и скребет, сдавливает сердце мертвой хваткой.

***

Мы сидим на диване, совсем близко, но, не касаясь друг друга. Смотрим вверх, завороженные зеркальным потолком, словно пытаемся уловить призрачные тени греховных образов, отражавшиеся там совсем недавно, прочесть скрытый смысл в застывшей картине напускной добродетели.

Мои волосы растрепаны, а губы пылают, в напряженном теле вибрирует голодная дрожь. Аппетит раздразнили, полностью не удовлетворили. Платье безнадежно измято и все же не изорвано, поднято до середины бедер, обнажает судорожно скрещенные, плотно сжатые ноги.

Кукла, созданная для наслаждений, его наслаждений. Растрепанная, манящая, порочная.

Фон Вейганд улыбается, криво и насмешливо, ловко прячет истинные чувства за щитом ироничности, но тяжело вздымающаяся грудь выдает ненасытную жажду хищника. Полы рубашки широко распахнуты, открывают вид на плоский живот и узкую дорожку волос, обрывающуюся на линии брюк. Пояс расстегнут, массивная пряжка скошена на бок.

Властный, жестокий, непреклонный. Мой, только мой господин и повелитель.

Стоило нам оказаться на борту самолета, все правила приличия разом утратили значимость, мир рухнул. Остались двое безумцев, одержимых похотью, мучимых желанием обладать и подчинять.

Достаточно взгляда, мимолетного жеста. В эпицентре взрыва слова излишни.

Мы сливаемся в жадных поцелуях, топим горечь в алчных прикосновениях. Будто желаем забыться, потеряться между рваных строк нашей странной истории. Утолить обоюдные потребности, подавить общие тревоги.

Фон Вейганд толкает меня на диван, грубо наваливается сверху, намеренно стремится причинить боль, а я не уступаю, требовательно сжимаю пальцами легкую ткань рубашки, дергаю так резко, что пуговицы разлетаются в разные стороны. Приглушенный рык вырывается из его горла, вынуждает вздрогнуть, но не вызывает страха, побуждает прильнуть ближе, искушать и увлекать.

На свет или во тьму? Безразлично.

Сплетенные фигуры четко вырезаны на зеркальной поверхности, не замирают ни на миг, претворяют в жизнь замыслы, далекие от праведности.

Кричу, когда он проникает в меня, умоляю не прекращать. Дать больше ярости, больше силы. Дико, по-звериному, до головокружения, до помутнения рассудка.

И битва, и перемирие. Ощущаем одинаково, страстно желаем заполнить пустоту, лишь вместе обретаем покой на хрупком равновесии грубости и нежности.

Фон Вейганд позволяет мне оказаться сверху, пусть и ненадолго. Ему нравится смотреть: любоваться реальной женщиной и ее отражением. Выгибаюсь, крепче обнимаю ногами его бедра, хрипло шепчу признания, за которые станет стыдно потом.

Сменяя позы, терзая воспаленную вожделением плоть, приближаемся к развязке, но даже тогда нам мало. Ничтожно мало друг друга.

Мы приводим себя в относительный порядок, словно возможно упорядочить эмоции, подобно одежде. Сидим на диване совсем близко, однако избегаем случайного касания, будто это способно стереть память об урагане.

— Нужно выспаться, — от звука этого голоса пробирает изнутри.

— Нужно? — я не в силах сдержать нервный смешок.

В принципе, мы спали, не скажу, что выспались.

— Усталость портит впечатления, — продолжает фон Вейганд, не акцентируя внимание на моем уточнении.

— Их будет много?

— Надеюсь, — хмыкает он и лукаво прибавляет: — Не зря же я старался.

Почему-то облегчения не наступает, и радость не балует сладким дурманом. Хотя романтичные затеи фон Вейганда по определению должны веселить.

Особенно после секса.

Стоп, маленькая поправка.

После крышесносного, мозговыносительного и костедробильного секса.

Мне всё равно паршиво, кошки активно скребут на душе, причем никак не закопают насранное. Противный холодок клубится под ребрами. Узел затягивается крепче, без объяснения причин.

Дело не в Анне. Ей повезло с врагом. Гнев давно сменился на милость, мстить не собираюсь ни за какие коврижки.

Дело не в опасном Дитце или угрожающем Мортоне. Эти люди чужие и посторонние, опасные и малоприятные, но бессонница преследовала меня еще до встречи с ними.

Дело даже не в подозрительных намеках Сильвии. Ведь что бы ни натворил фон Вейганд в прошлом, приму абсолютно все. Без поиска комфортных для совести компромиссов.

«Аборт», — напоминает скептик внутри, ехидно тычет пальцем в Леонида.

Тоже пойму и приму, несмотря на собственные убеждения. Некоторым не спускаешь мелких обид, иным готов простить и убийство.

Но… разве она имела в виду аборт? Нет, звучало страшнее, хуже, точно отголосок жуткой трагедии. Зачем избавляться от ребенка? Неужели фон Вейганд принципиально не хочет иметь детей? Они сочетались браком по какой-то причине, вероятно, питали хотя бы минимальную симпатию, а потом… остается только гадать.

«Почему бы не спросить прямо!», — поражается оптимист.

«Наивный», — хмыкает пессимист.

А я… а что я? Действую по старинке: строю хорошую мину при самом отвратительном раскладе.

— Значит, отправляемся в место, богатое на впечатления, — лениво потягиваюсь, наблюдаю за реакцией фон Вейганда из-под чуть прикрытых ресниц.

— Сюрприз, — он пожимает плечами. — Ничего не скажу.

— Там холодно, как раз смотрела прогноз погоды, — бормочу задумчиво и выдвигаю смелое предположение: — Украина? Заодно к родителям съездим, новогодние праздники отметим в семейном кругу. Знаешь, моя бабушка делает отличный плов…

— Нет, — коротко отвечает фон Вейганд.

— Ну, не хочешь плов, можно голубцы организовать, — легко иду на уступки. — Голубцы нравятся?

— Не Украина, — поясняет он, уперто игнорируя важный вопрос.