Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники - Рональд Фредерик Делдерфилд

class="p1">Кроме взаимного недоверия, существовал еще один аспект ситуации, который начинал тревожить лейпцигских победителей. Национализм поднял голову не только к западу от Рейна, где он вполне мог повторить свой ошеломляющий номер 1793-го и 1794 годов, но и среди низших слоев Вены, Берлина и даже Санкт-Петербурга. Объявив народную войну на собственной земле, европейские самодержцы начали подозревать, что они разожгли пожар, с которым не справятся их наследники после того, как первоначальные поджигатели будут наказаны и исправятся. Как заметил, чуть ли не жалобно, один австрийский дипломат: «Война за освобождение государств грозит перейти в войну за освобождение народа». Это была тревожная перспектива для людей, которые с боем прорвались к Рейну, в реальности не имея иных военных целей, чем гарантировать себе будущее наследственных государей и присоединить к своим вотчинам такие страны, как Польша.

И в этой адской мешанине алчности, злобы, зависти и неуверенности Австрия, наименее воинственная из своих партнеров, получила временное преимущество. Надеясь завершить войну без дорогостоящего, рискованного и длительного вторжения во Францию, Меттерних убедил союзников своей страны выдвинуть новый список предложений. Они стали известны как «Франкфуртские условия».

Эти условия были сравнительно простые. Австрия должна была сохранить за собой достаточно большие итальянские территории, чтобы закрепить свое господство в том регионе. Франции доставались Ницца и Савойя. Голландия и Испания должны были получить независимость, а территория Франции ограничивалась «естественными» (а не «исконными») границами. Наполеон сохранял за собой «влияние» в Германии, а Великобритания, получив гарантии своих прав на море, обязывалась возвратить французские колонии, захваченные ею в ходе долгой войны.

Даже Меттерних, который больше всех выигрывал от этих условий, не мог поверить, что они станут практической основой для общего урегулирования. Они не нравились ни Пруссии, ни России, а Каслри от лица Англии, вероятно, видел за ними тщетность всякой помощи континентальным державам по иным, кроме национальных, мотивам. И все же они были предложены в качестве последней попытки добиться мира до того, как хоть один солдат союзников перейдет Рейн, и прошло еще несколько недель, прежде чем от них отказались Россия и Англия — первая потому, что они лишали ее заслуженного триумфа, а вторая потому, что по ним бельгийские порты оставались во владении Франции, что, по словам Каслри, «налагает на Великобританию необходимость постоянных военных приготовлений».

Если бы Наполеон не мешкая согласился на «Франкфуртские условия» — а ему наверняка очень советовали так сделать, — имелась бы вероятность, что Австрия отойдет от союза, недовольная Россия отзовет свои войска, и Англии с Пруссией придется в одиночку воевать против Франции, сплоченной патриотизмом. Но может быть, Наполеон не принимал условия всерьез и имел к этому основания. В тот самый день, когда он выдал дипломатичный ответ, предлагая созвать новую конференцию в Мангейме, союзники выпустили очередную прокламацию, предназначенную для распространения во Франции. Она била прямо по императору. «Мы желаем видеть Францию, — провозглашалось в листовке, — великой, сильной и процветающей, и ведем войну не с Францией, а с неограниченной властью Наполеона, которой он так долго пользовался на горе Европы и самой Франции».

В очищенном от политиканских двусмысленностей и лицемерия виде «Франкфуртские условия» были всего-навсего предложением со стороны Австрии признать ранние завоевания республиканской Франции (главным образом в Бельгии и в Савойе) в обмен на свободу действий в Италии и известные гарантии против создания сильной, единой Пруссии. Как они могли быть приняты, даже в предположении, что Наполеон сейчас был готов согласиться на гораздо меньшую долю европейского пирога? Ни царь, переживший сожжение своей столицы, ни группа барона Штайна, мечтавшая о единой Германии, ни Англия, двадцать лет сражавшаяся за то, чтобы Франция не доминировала на континенте, не могли извлечь ни малейшего удовлетворения из предложений Меттерниха. Тем не менее без какого-либо заключения перемирия в Шатильоне шесть бесплодных недель проводилась конференция, но предметом торгов на ней служили проигранные и выигранные битвы, и вскоре ее затмили события, которые положили конец самой причине для ее созыва.

Во время этого затишья между осенними боями и вторжением во Францию Франц Австрийский, возможно, один из самых законченных лицемеров, каких когда-либо порождал дом Габсбургов, продолжал в письмах своей дочери Марии Луизе уговаривать ее ввести регентство в отсутствие ее мужа, сражающегося с австрийскими войсками на французской земле. «Что касается мира, — писал он в декабре 1813 года, — будь уверена, что я желаю его не меньше тебя, всей Франции и — надеюсь на это — твоего мужа. Лишь в мире лежат счастье и процветание. Мои идеи весьма умеренные. Я желаю лишь того, что приведет к длительному миру, но в этом мире одних желаний недостаточно». К печальным мыслям о будущем человечества приходишь, когда осознаешь, что в конце 60-х годов XX века, после двух мировых войн, закончившихся ядерным грибом над Хиросимой, главы государств всего мира обмениваются друг с другом точно такими же посланиями.

III

23 января в Тюильри случилась едва ли не последняя из живописных сцен, разыгранных человеком, знавшим, как выжимать последнюю каплю верности посредством эмоционального, но тщательно срежиссированного выступления, и пленниками этой колдовской власти над галльскими сердцами. Собрав офицеров Национальной гвардии, одни из которых были известны как роялисты, а другие — как убежденные республиканцы, Наполеон появился перед ними в сопровождении лишь императрицы — своей жены — и сына, трехлетнего короля Римского. «Я вверяю своих жену и сына вашей доблести», — сказал он, и результат этого обманчиво простого обращения был именно таким, какой ожидался. Смешав ряды, офицеры бросились к нему с громкими криками: «Да здравствует император!» В четыре часа утра 25 января Наполеон отправился на фронт. Больше он уже никогда не увидел ни Марию Луизу, ни сына.

Наполеон ожидал вторжения со стороны Льежа и, имея пока лишь 50-тысячные силы, был вынужден разработать как можно более гибкий план по его отражению. Макдональд удерживал нижний Рейн в Кельне. Мармон, старейший друг Наполеона, расположился в среднем течении этой приграничной реки. Виктор командовал в укрепленном районе еще выше по течению и ожидал прибытия новобранцев. Бертран находился на правом берегу реки напротив Майнца. Ней, раненный в Лейпциге, вернулся на службу, как и Удино, только-только вставший с тифозного ложа. К последнему присоединился Мортье, а Бертье занял свою старую должность начальника штаба. Ожеро, ворчавший, что нечего ожидать от мальчишек, которые даже не умеют зарядить ружье, был в Лионе с 25-тысячным войском. Сульт по-прежнему сражался не на жизнь, а на смерть к востоку от Пиренеев; Веллингтон и союзники принудили его к обороне в районе Тулузы.

Тем временем союзники уже