Цель - Перл-Харбор - Александр Золотько

Торопов несколько демонстративно окинул взглядом штурмбаннфюрера, потом перевел взгляд на свои матерчатые туфли. На фоне нойманновского великолепия одежда Торопова будет смотреться живенько. Уместно, можно сказать. Адмирал и портовый грузчик.

Нойманн взгляд заметил и понял правильно. Засмеялся.

– Ну что значит форма по сравнению с содержанием? – спросил Нойманн у своего отражения в зеркале. – Ерунда, исчезающе крохотная величина. Вот такая!

Нойманн показал пальцами, какая именно.

– Вы сейчас побреетесь, примете ванну. Затем явится парикмахер. Собственно, он уже внизу. Свистнете – он и поднимется. Прическа у вас вполне подходящая, он только подровняет немного… – Нойманн обошел Торопова, рассматривая того, словно товар на ярмарке. – Затем…

– Сегодня у вас праздник? – спросил Торопов.

– У меня? – Нойманн ткнул себя пальцем в грудь и покачал головой. – У вас праздник, херр Торопов… Простите, херр обер-штурмфюрер. У вас – праздник.

Нойманн полез во внутренний карман своего великолепного мундира, достал конверт и протянул его Торопову.

– Я не с того начал, – без раскаяния в голосе сказал Нойманн. – Вечно я так… Вот, это – ваши документы. Новые документы, настоящие документы… Полагаете, легко было решить вопрос о присвоении высокого звания и статуса недочеловеку?

Торопов почувствовал, как дрожь пробежала по телу. Протянул руку за конвертом и увидел, как трясутся пальцы.

Вот оно… свершилось…

Торопов сглотнул, все еще не решаясь взять конверт. Так и стоял с протянутой рукой. С дрожащей протянутой рукой. А Нойманн не торопился, чертов Нойманн протягивал конверт, улыбался, прищурив левый глаз, словно целясь Торопову в лоб.

А если это идиотский розыгрыш, с ужасом подумал Торопов. С них станется, между прочим. Эти суки всячески старались его унизить и оскорбить. Сколько раз провоцировали Торопова на ссору, сколько сил и нервов стоило тому не повестись, не поддаться этим троллям… И сейчас может оказаться, что в конверте – пустышка. Обманка. И окажется, что этот розыгрыш уроды готовили с того самого дня, когда фотографировали Торопова вот в этой самой комнате.

Ведь и вправду – присвоение офицерского звания иностранцу, да еще и неполноценному иностранцу, – событие необычное. Что-то там у них изменилось потом во время войны, но даже тогда… Русский – офицер СД? Да он даже отбора не пройдет… не смог бы пройти. Нужно было, кажется, вначале вступить в СС и только потом… Или он путает. Или это путается все в его голове…

– Берите, не бойтесь. – Нойманн сунул конверт между дрожащих пальцев Торопова, как в щель почтового ящика. – Сегодня не день дурака… Да вы и не дурак, если разобраться. Открывайте – у вас сегодня необычный день. Я бы даже сказал – самый значимый день в вашей жизни.

Торопов открыл конверт. Деньги. Довольно толстая пачка денег.

– Это… как это у вас называют… – Нойманн задумался, шевеля в воздухе пальцами. – А, подъемные. Вы получаете звание, у вас появятся расходы. Вы же устроите небольшую пирушку вашим друзьям? Ну, почти друзьям. Устроите?

Торопов кивнул, сунул деньги, не считая, в карман своих парусиновых брюк, достал из конверта удостоверение. Открыл.

Его фотография. И его имя и фамилия. Немецкими буквами, готикой, но он смог разобрать. Два «ф» в конце. Торопов коснулся пальцами своей фотографии. Осторожно провел кончиками пальцев по странице. Вот печать. И подпись… Торопов попытался разобрать, чья фамилия стоит возле подписи, но не смог – на глаза набежали слезы.

Торопов смахнул их ладонью.

– Ладно вам. – Нойманн легонько, самыми кончиками пальцев, похлопал Торопова по плечу. – Хотя, конечно, всякий человек в такую минуту расчувствовался бы, не только славянская обезьяна…

– Спасибо, – искренне поблагодарил Торопов. – Я… я оправдаю… я докажу…

– Или подохнете, – сказал Нойманн. – У нас это быстро. Значит…

Нойманн осторожно вытащил удостоверение из пальцев Торопова.

– Не дергайтесь так, никто не забирает вашу игрушку. Я ее кладу вот сюда, на письменный стол. Видите? Вы еще и деньги сюда положите, чего уж там. Зачем вам тащить все это в ванную? Еще забрызгаете, намочите…

– Да-да, конечно… – Торопов вытащил из кармана купюры, положил их возле удостоверения, разгладил, выровнял по краю стола. Снова разгладил.

– Сколько вам понадобится времени на мытье?

– Пять минут.

– Да не суетитесь, волшебство не исчезнет, – засмеялся Нойманн. – Оно будет здесь. И это – далеко не самое волшебное действо, которое ожидает сегодня маленького русского предателя…

– Десять минут. Плюс – бритье…

– Не брейтесь, вас обслужит цирюльник. Зря, что ли, я его сюда привез? Вы мойтесь, а он будет вас ждать в коридоре. Потом, вымытый и побритый, приходите сюда, и мы продолжим строить планы на сегодня. Да?

– Да, – выдохнул Торопов. – Да, конечно.

Он помылся быстро, а парикмахер, пожилой немец в белой куртке, не спешил. Не торопясь, щелкнул несколько раз ножницами, подравнивая волосы на голове, потом не спеша правил опасную бритву на ремне, который принес с собой, медленно взбивал пену в металлической посудине, покрывал щеки и подбородок Торопова пеной и долгими, плавными движениями снимал ее вместе со щетиной сверкающим лезвием.

Торопову хотелось поторопить старика, выхватить полотенце и самому стереть со щек остатки пены.

Не дергайся, Андрей Владимирович. Не дергайся. Это тебе кажется, что брадобрей тормозит. Это просто тебя лихорадит. Ничего не изменится, если ты вернешься в комнату на пару минут позже. Ничего не изменится.

Если это все-таки издевательский розыгрыш – то он и останется розыгрышем. Если правда…

Парикмахер отступил в сторону, Торопов пробормотал «данке» и быстрым шагом вернулся в свою комнату.

Нойманн, насвистывая, раскачивался на стуле возле письменного стола, в комнате ничего не изменилось. Почти ничего, одернул себя Торопов. На застеленной кровати поверх покрывала лежал мундир. Такой же белый, как мундир Нойманна. Только в левой петлице было не четыре «шишечки», как у штурмбаннфюрера, а три. И две полоски под ними.

– Ваша форма, херр обер-штурмфюрер, – торжественно провозгласил Нойманн. – Я попросил хозяйку отутюжить китель и брюки.

Торопов осторожно прикоснулся к кителю. Еще теплый, еще не остыл после прикосновения утюга.

– Одевайтесь, обер-штурмфюрер, – сказал Нойманн, вставая из-за стола. – Я подожду вас внизу.

И вышел.

Торопов оглянулся на закрывшуюся дверь, медленно опустился на колени и погладил ладонью белые туфли, стоявшие у кровати. Не парусиновые чудовища, которые носил все это время, а кожаные, блестящие, словно лимузин. Два лимузина.

Волшебство продолжается. Продолжается…