Ночной взгляд - Дарья Бобылева

Какая-то тень мелькнула в большом зеркале, которое висело над столом. Наверное, по двору проехала машина, или ветер качнул занавеску. Потом послышался странный тихий звук, точно кто-то постукивал ногтями по стеклу, и опять в отражении будто что-то шевельнулось. Медуза машинально глянула в зеркало – и замерла, чувствуя, как холодеют щеки.

Из зеркала, окруженная мирными обоями в цветочек и по-домашнему подсвеченная тусклой настольной лампой, на нее смотрела та самая старуха – то ли старый гриб, то ли сложенный зонтик. Старуха неторопливо подняла обвислые поля шляпы, наверное, чтобы получше разглядеть Медузу. Глаза у нее были огромные, сияющие, злые. Сухая, желтоватая кожа готова была прорваться в тех местах, где особенно выпирали лицевые кости, а на остром подбородке белыми пружинками торчали три волоска.

«Это сон», – с облегчением подумала Медуза. Но все равно было жутко.

Старуха хищно выметнула вперед руку, Медуза попятилась, но зеркало удержало старуху в себе, и длинные гибкие пальцы негромко стукнулись о стекло изнутри.

– Старовата, – прошипела бабка. – Жестковата…

Тут Медуза заметила, что со старухиной шеи, туго стянутой высоким сборчатым воротником, спускается длинное ожерелье из крупных, как виноградины, переливающихся бусин. Совершенно таких же, как та, которую Медуза сжимала в мокром кулаке.

И старуха, перехватив ее взгляд, провела жуткими, иссушенными пальцами по ожерелью, намотала часть свисающей, наверное, до пола нитки бус на свое запястье.

– Бусы мои, бусины… – тихо, нараспев забормотала она. – Радужные ягодки… Бусы мои, бусины…

Медуза стиснула кулак еще крепче и почувствовала, что вдавленная в ладонь бусина из теплой постепенно превращается в горячую. Пришлось разжать немного пальцы, чтобы посмотреть, что с ней происходит. Бусина потускнела и теперь была пепельно-серой. Медуза поднесла ее поближе к глазам, старуха это заметила и рванулась вперед с такой силой, что зеркало треснуло в углу. Старуха сунула в тонкую трещину острый желтый ноготь указательного пальца, и Медуза с ужасом заметила, что самый его кончик высовывается с другой стороны. Ноготь омерзительно скреб по стеклу.

– Дай, – шипела старуха. – Да-ай!..

Медуза спрятала руку с бусиной за спину. Старуха как будто немного успокоилась, убрала свои когти и несколько даже снисходительно погрозила Медузе пальцем. Потом взялась за свое ожерелье и легким, ленивым движением разорвала его. Часть бусин упала вниз, а часть – осталась у старухи в ладонях. Она посмотрела на них, полюбовалась сменой цветов, даже искривила в ухмылке тонкие лиловые губы.

– Радужные ягодки… – любовно шепнула старуха и вдруг широко распахнула рот. А рот у нее оказался огромный, воспаленно-красный изнутри, с кривыми темными зубами, похожими скорее на звериные, чем на человеческие. Даже не рот это был, а пасть, совсем не сочетающаяся с обликом престарелой гувернантки.

Не сводя со скривившейся от отвращения Медузы широко раскрытых глаз, старуха стала ловко закидывать бусины в свою распяленную пасть. Она проглатывала их с негромким булькающим звуком.

Медуза вдруг почувствовала, что бусина, стиснутая в ее побелевшем от напряжения кулаке, начала слабо пульсировать. И чем больше бусин проглатывала старуха, тем заметнее становилась пульсация, точно Медуза держала в руке маленькое перепуганное сердечко.

Старуха захлопнула пасть и недобро улыбнулась Медузе. Лицо ее как будто помолодело – умягчилась и порозовела кожа, округлились щеки, брови и ресницы стали гуще и темнее, а в глаза вернулся цвет – когда-то они, оказывается, были зеленоватыми. Старуха кокетливым жестом поднесла ко рту еще одну бусину и с хрустом прикусила ее.

Из бусины брызнула густая ярко-красная кровь. Это точно была кровь, даже предположения о краске или каком-нибудь соке у Медузы не возникло. Теплый шарик в ее кулаке бился совсем уже отчаянно. А Медуза чувствовала, что и ее собственное сердце плавится от страха, как масло на сковородке. Мыслей никаких не было, хотелось только, чтобы все это исчезло и больше никогда не появлялось. Кровь стекала по острому старухиному подбородку, а зубы с громким скрипом перемалывали остатки радужной бусины. Которая тоже была теплой и билась от ужаса маленьким сердечком…

Медуза наконец вспомнила, что может кричать, но только с третьей попытки ей удалось издать жалкий, тоненький писк. Который ее и разбудил.

Правая рука затекла намертво, Медузе даже пришлось шарить по постели, чтобы найти бесчувственную конечность. Одеяло валялось на полу, бусина, все так же завернутая в салфетку, обнаружилась на прежнем месте, в закрытой шкатулке. Медуза не сразу решилась посмотреть в зеркало, а когда все-таки глянула в него мельком – вздрогнула и отвернулась. В левом нижнем углу зеркальную гладь пересекала тонкая трещина.

В пятнадцать лет очень глупо бояться страшного сна и треснувшего по совпадению зеркала. Тем более глупо жаловаться на это маме или звонить подружкам, чтобы рассказать о старухе, пожирающей бусины.

Старуха, пожирающая бусины, – это вообще глупо.

Медуза боялась молча. Сидела на подоконнике и пыталась прогнать страх громкой музыкой. С плеером было спокойнее, он делал все вокруг немного ненастоящим, мир становился декорациями к фильму, саундтрек которого играл в наушниках. Под такую громкую, злобно-веселую музыку ничего страшного произойти не могло. Медуза была «в домике».

Она уже почти успокоилась, почти уговорила себя не верить, но вдруг заметила далеко, в глубине двора, знакомую обвисшую шляпу.

Медуза скатилась с подоконника и присела на корточки возле батареи. Потом все-таки медленно приподнялась и выглянула во двор. Старухи там не было. Ключниковы по-прежнему калечили велосипед, а толстощекая Ника из соседнего дома, любимица всех бабушек, копалась в клумбе.

К обеду мама все-таки отправила Медузу за хлебом. Увильнуть не получилось, мама была, как обычно, дружелюбно настойчива. Медуза взяла свернутый в комочек полиэтиленовый пакет, деньги, воткнула наушники так, что правое ухо даже заболело, и отправилась на улицу.

Там маленькая Ника сидела посреди клумбы, припорошенная землей и украшенная сорванными листьями. Неподалеку, на лавочке, Никина бабушка вязала что-то розовое и общалась с приятельницами. Старушки, которые всегда оберегали эту клумбу от посторонних детей, бросали на любимицу умиленные взгляды и только изредка советовали: «Ника, не дергай цветочек, копай вот рядом…»

Лицо у Ники было сосредоточенное, глазки блестели, на пухлых щеках темнел румянец. Она рылась среди цветов, как будто искала что-то.

Вообще же детей во дворе было мало. Видимо, встревоженные родители постарались пораньше отправить их по дачам, а те, у кого не было дачи – сидели пока дома.

Посещение магазина взбодрило Медузу. Она купила себе жвачку, маленькую банку газировки и домой шла уже почти вприпрыжку, размахивая пакетом с хлебом в такт плеерной музыке. И только возле самого подъезда снова сникла.