Откровения акушерки. Тайны родильного отделения - Филиппа Джордж

Однажды я присутствовала при родах с помощью щипцов, и ребенок застрял в области таза. Строгое правило использования щипцов – «максимум три попытки», но я видела, как ординатор сделал пять рывков, чтобы попытаться вытащить младенца. После третьего Джен спросила:

– Как ты думаешь, может быть, нужно сделать кесарево сечение?

– Нет, он сейчас выйдет, этот ребенок сейчас выйдет, – настаивал ординатор.

А потом он попробовал еще раз. Врачи имеют многолетний опыт и чрезвычайно умны, так что вы не подвергаете сомнению их методы больше одного раза, но видеть это было ужасно. Мы с Джен встревоженно переглянулись.

– Мы делаем кесарево сечение? – спросила она снова, на этот раз гораздо настойчивее.

Но потом ординатор сделал еще один мощный рывок, и вот тогда девочка вышла – но, о боже, она выглядела ужасно! После пяти рывков бедняжка была вся в порезах и синяках. Для меня это был явный случай врачебной халатности. Почему ординатор попытался достать ребенка щипцами, когда он был еще так высоко? Он мог бы сделать кесарево сечение. Но, конечно, никто ничего не сказал, женщина приняла своего ребенка таким, каким он появился (потому что не знала ничего другого), и никаких последствий для доктора не наступило. Думаю, ординаторы просто не являются расходным материалом, в отличие от акушерок.

Не поймите меня превратно: я отлично ладила со всеми врачами в отделении. Я уважаю их, и мы согласованно работаем в команде, но редко слышно, чтобы их отчитывали или наказывали. Опыт Сэм показал мне, что мы не можем рассчитывать на поддержку больницы. Потому что если в нашей клинике власть была у одной части персонала, то ответственность и вина возлагалась на другую. Всегда было очевидно, что если что-то пойдет не так, то первыми обвинят тех, кто находится на нижней ступеньке иерархии. Потому что последствия обвинений вышестоящих сотрудников были куда более серьезными и потенциально разрушительными для больничного траста.

– Зал украшен остролистом, фа-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла[42], – пела я Бев за столом в приемной. – Этот праздник долго длится, фа-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла!

Наступил сочельник, и я была вне себя от восторга. Завтра я проведу первое Рождество с Бетти, и теперь, когда ей исполнилось четыре года, она наконец поняла, из-за чего весь сыр-бор. Наконец-то! Мне казалось, что я ждала этого момента годами. Я любила Рождество и все, что связано с ним. Праздничная еда, елка, подарки – о, особенно подарки! Я начала покупать рождественские презенты еще в сентябре и собрала огромную кучу свертков под огромной елкой.

– Тебе не кажется, что уже достаточно? – спросил Уилл однажды вечером, когда поймал меня за тем, что я подсовываю очередную стопку подарков для Бетти под ветви, увешанные блестящими украшениями.

– О, это всего лишь несколько маленьких вещиц, – ответила тогда я. – Просто чтобы положить в чулки[43].

Вспомнив этот разговор, я обхватила себя руками, представив, как дочь разворачивает утром свои подарки. Я посмотрела на часы: 02:45. Сейчас Бетти, наверное, лежит в постели, свернувшись калачиком, и видит сны о Санта-Клаусе и его волшебных оленях. Чуть раньше в тот же день мы с ней разбросали в саду «оленью еду» для Дэшера, Дэнсера, Прэнсера, Виксена и Рудольфа[44]. Это было восхитительно – она вернулась домой из детского сада с блестящей упаковкой мюсли, завернутой в красно-белую бумагу, и с ламинированной карточкой: «Просто посыпь газон ночью. Луна заставит его ярко сверкать. Когда олени Санта-Клауса прилетят, это приведет их к вашему дому».

Теперь крошечный пятачок травы перед домом был весь в блестках, кусочках изюма и овса, но я не обращала внимания – Бетти любила разбрасывать их повсюду, полностью очарованная идеей кормить летающих оленей. В припадке полнейшего безумия мой милый (и очень храбрый) Уилл даже предложил приготовить рождественский ужин для всей семьи: его и моих родителей. Я представила, как он сидит на кухне и трудится над длинным списком дел, который сам же составил: чистит картошку, режет брюссельскую капусту и фарширует индейку. Все, без сомнения, сдобрено содержимым большого стакана какого-то холодного спиртного в его руке. При этой мысли мне стало тепло и радостно.

Я поправила маленькие красные заколки с оленем Рудольфом в волосах. В последние пару недель мы все начали носить сезонные украшения. Не думаю, что кто-то из нас самолично зашел бы столь далеко, чтобы выглядеть по-рождественски празднично, это скорее было жестом солидарности с Кэти, моей студенткой-акушеркой. Лина устроила ей разнос за то, что та носила симпатичный ободок с оленьими рогами.

– Это… – презрительно процедила она, указывая на украшение Кэти, – не подходит для работы. Сними его. Сейчас же!

Это было ужасно и унизительно для бедной Кэти, которая всего лишь хотела немного развеселить наших пациенток на Рождество. Что в этом плохого? Лина вела себя как ничтожество, настоящий Скрудж[45].

На следующий день все остальные явились в отделение, щеголяя рождественскими серьгами и украшениями для волос, чтобы продемонстрировать Лине, что мы думаем о том, что «подходит для работы». Мы пустились во все тяжкие, скупая колпаки Санта-Клауса, блестящие повязки на голову, серьги с изображением рождественского пудинга и ожерелья в виде снеговиков. Они ни в малейшей степени не могли бы сойти за что-то утонченное, но были забавными и веселыми и поднимали настроение. Лучше всего было то, что Лине они нисколько не нравились, но у нее не было сил дать нам отпор, потому что мы все были старше Кэти. Типичный хулиган, подумала я: задирает только тех, кого считает слишком слабыми.

По крайней мере сегодня ее не было – нет, в этот вечер дежурила прекрасная группа акушерок, и каждая женщина была переполнена рождественским весельем. Я то и дело устраивала песнопения, и все, кто был рядом, обычно присоединялись ко мне. Инстинктивно я снова взглянула на часы: 02:52 утра. Еще четыре часа и восемь минут, и я смогу вернуться домой! В предыдущие годы я добровольно дежурила в рождественскую смену, потому что за это хорошо платили. И я была бы счастлива подарить свободное время своим коллегам, у которых были дети. Но я чувствовала, что этот год был другим. Настало время, когда я могла положить начало особым семейным воспоминаниям.