Тем, кто не любит - Ирина Степановская

«Так вот он какой, Каменный остров», – он представил Наташу, гуляющую здесь с отцом. Худенькая девочка в белых колготках и нарядном платье важно выступает под руку с морским офицером. Славик почувствовал, как с обеих рек, окружающих остров, понесло вдруг тиной и холодом.

Он был выше того, чтобы ревновать Наташу. Славик быстро понял, что именно отец в Наташином представлении олицетворяет собой всех мужчин на земле. Именно с ним она бывала по-настоящему, по-детски весела, раскованна, а с ним, Серовым, все чаще зажата.

Думая, что он выше ревности, Славик на самом деле не понимал того, что ревнует не только к отцу. Ко всему, что окружало Наташу. Он ненавидел ее поездки, ее институтских знакомых, ее успехи в работе, прекрасно сознавая, что он сам сделал все, чтобы она добилась этих успехов, и что без всего этого Наташа не сможет жить.

Он ненавидел даже деньги, которые жена зарабатывала, ведь они давали ей независимость. Он, пожалуй, не ревновал только к Кате. Слава вот сам знал, что любил свою мать, был благодарен ей за жизнь, что она ему дала. Но в то же время редко бывал у нее, раздражался от ее разговоров. У него возникало даже какое-то странное недоумение, когда он прикасался губами к ее высохшему лицу. Ему тогда казалось, что по какой-то нелепой случайности что-то перепутали в роддоме и его мать на самом деле ему вовсе не кровная мать. Он не сознавал, что хотел обычного теплого дома. Обычной семьи – без научных ускорений, без конференций и даже без лишних денег. Он хотел простого, банального счастья. Но не мог себе его позволить. Он запутался. Если бы его первая жена и вторая поменялись местами – наверное, это оказалось бы для Вячеслава идеально. Черт возьми, почему идеалы недостижимы в жизни?

Иногда с Наташей творились непонятные вещи.

Она заболевала, когда не могла выдержать темпа. У нее поднималась температура, начиналась дрожь. Вячеслав давно уже понял, что причиной ее недомоганий была вовсе не инфекция, а какой-то диссонанс всех органов чувств. Он хотел бы тогда посидеть рядом с ней, почитать вслух газету, рассказать анекдот или вывести на прогулку кормить белок в парке. Слава с Наташей, кстати, и прижились в этом районе из-за парка. Квартиру сменили на более просторную, а район оставили. Но ему надо было идти на работу, оперировать больных, давать частные консультации, ехать куда-то по делам, и тогда в их доме появлялся Наташин отец. С ним она всегда находила время для разговоров. Однажды Серов вошел в комнату, когда они с отцом о чем-то весело говорили. Он хотел поддержать их веселье и стал рассказывать что-то свое. Через минуту Наташа затихла. (На самом деле затихла она оттого, что не могла забыть случайно найденные ею чьи-то шпильки на зеркале в прихожей.) Отец держал ее за руку, а она смотрела на него такими жалобными и любящими глазами, что можно было подумать, что Серов взял ее в вечное рабство. Он тогда вышел и громко хлопнул дверью. И еле дождался, когда жена уедет в очередную командировку. Самое подходящее выражение для его последующих действий было – «ушел в загул». Вывел его из этого состояния бывший однокурсник Валерка.

– Ох, если Наташка узнает… – только и повторял он, пока вез его домой после этой безумной оргии.

– Все вы заботитесь о Наташке… Все вы, сволочи, в нее влюблены! – хрипел по дороге Серов, пьяно мотая головой. – Начиная с тебя и кончая толстой жабой – Нирыбойнимясом…

Что касается самой Наташи, то во время болезни, когда столбик термометра забирался особенно высоко, ей чудилась ее детская комната в старом доме и бесконечные разговоры с тем, кто стоял в темном углу и был плохо виден, лишь таинственно, снисходительно улыбался. Снисхождение было противно. Оно ущемляло ее гордость. Его требовалось преодолеть. Тогда начинался кошмар. Комната вращалась по кругу быстрей и быстрей. Наташу мучило до тошноты, что она никак не могла понять, кто именно там сидит. Под утро кошмар прекращался. Когда она открывала глаза, в кресле рядом с ней почти всегда был отец. Серов говорил ей, что она страшно кричала во сне, звала отца. Он его привозил. Отец держал ее за руку, Наталья успокаивалась и засыпала. Просыпалась здоровая.

Она хотела бы думать, что отец не чудился ей в том углу никогда.

А Славик хорошо помнил, как изменил ей в первый раз. Это и случилось-то из-за ее отца. Наташа в тот день защитила докторскую. Сколько он бегал, хлопотал, устраивая банкет! Как добивался места в престижной «Праге»! Как радовался за нее, сколько, наконец, истратил денег!

И вот перед началом веселья явился папочка. Он был красив, ничего не скажешь! Высок и худ, пустяки, что почти шестидесяти лет, в черной с золотом форме, с крепкими теплыми ладонями. Теща с ним не пришла. Осталась сидеть с простудившейся Катей. Наташа подводила отца к гостям, знакомила, представляла… А он, Серов, бегал возле нее. Встречал, провожал, суетился, подавал пальто… Такую роль он тогда выполнял в первый раз. С Лилькой Вячеслав никогда не делал ничего подобного.

Он очень ждал Наташиной защиты и этого банкета. Он представлял, как скажет ей с бокалом в руке:

– Видишь, я был прав, приехав за тобой! Ты многого добилась!

Ведь ее докторская была в какой-то степени и его самым большим успехом. Он гордился Наташей, как гордятся учителя своими самыми способными учениками. Правда, произнося ответную речь, она его тоже коротко поблагодарила. Но он ждал от нее искренности, выраженной хоть чем-нибудь – хоть легким толчком ноги, быстрым пожатием, лучезарным взглядом. Но ей было не до него. Речи лились рекой, на него никто и не посмотрел. Она была героиней вечера и королевой. Он пошел в оркестр и заказал белый танец. Серов надеялся, что жена вспомнит тот первомайский вечер в посольстве Лаоса и пригласит мужа танцевать!

Наташа выбрала папочку. Что и говорить, они с отцом были красивой парой.

И тогда Слава ушел из ресторана, подхватив под руку первую попавшуюся на пути лаборантку. Лаборантка (дура, что с нее возьмешь!) на следующий же день прибежала каяться к Наташе, делала страшные глаза, лила слезы и утверждала, что все вышло случайно. Наташа выслушала тогда ее холодно и отправила домой, попросив хорошенько проспаться и не болтать ерунды. Наташа убедила лаборантку, что это приключение ей приснилось, потому что на банкете она выпила слишком много, а на самом деле Серов целый вечер был с ней, Наташей, и разговаривать больше об этом инциденте не стала. А Серову об этом эпизоде рассказала сама лаборантка уже потом, спустя много лет. Она, кстати, рассказывая об этом случае, так и была убеждена в своем смешном сне. Серов же именно тогда на банкете окончательно понял, какую непростую женщину выбрал себе в жены. И как-то так получилось, что с того раза он начал потихоньку ей мстить. За свое сиюминутное унижение, за то, что папочку она любит больше, чем его, за то, что она несется вперед и вперед, а он погряз в простых, элементарных делах и, похоже, уже не в силах ничего изменить. Но если бы кто-нибудь сказал Вячеславу, что жизнь можно попытаться изменить еще раз и на одной Наташе свет клином не сошелся, он заехал бы тому в морду, не задумываясь.

Серов остановился посреди дороги на этом фантастическом Каменном острове, будто очнулся, поблагодарил своего восторженного экскурсовода, пожал ему руку, развернулся и быстро пошел к гостинице. Он уже почти с ума сходил от беспокойства, хотя внешне никто не смог бы заподозрить в нем человека беспокойного. Вопреки его ожиданиям Наташи все еще не было. Он все-таки решил пойти перекусить. Ресторанный зал встретил его чадом и полупьяными возгласами. Отодвинув в сторону меню, Вячеслав попросил у официанта кусок поджаренного мяса, салат и кофе и, пока ждал заказ, машинально обратил внимание на молодую женщину в розовом платье, накачивающую себя коньяком.