За грехи отцов - Анна Викторовна Томенчук

милосердие. У тебя практически нет шансов на нормальную жизнь, если ты росла… так.

Карлин отстранился.

– Ты говоришь это…

– Да, я так думаю, – прервала она. – Как видишь, я… я не могу. Я должна уйти.

– Ради чего? Тихо умереть в своей комнате? – Кажется, Карлин разозлился. – Или отправишься на поиски убийцы? Напишешь ему свой адрес и скажешь: «Вот она я, я не хочу больше жить»?

Кейра приглушенно рассмеялась. Смех получился настолько жутким, что она сама себя испугалась. Иногда изнутри тебя лезет неведомое, незнакомое и мрачное нечто, которое раз и навсегда меняет твое самосознание. Картинка затуманилась, взгляд остекленел. Кейра смотрела на Марка и видела самого красивого и желанного мужчину в мире, но на самом деле она смотрела через него. И погружалась в бездну, из которой думала, что выбралась. Черт побери, как же она ошибалась!

– Может, и напишу. Смерть от укола морфия.

Карлин приложил нервные пальцы к вискам и прикрыл глаза. Его волосы растрепались, упали на лицо. Он снова отошел подальше к двери. Прислонился к ней спиной и согнулся в три погибели. Его разрывали чувства, но Коллинс не могла их уловить. И не хотела. Ее будто разом оторвали от реальности и выбросили в свой особенный мир. Мир детских кошмаров, старых веревок на ножках кровати, темного подвала, кляпов и вечного страха: «Мама не переживет, если узнает, мы же ей ничего не скажем? Ты же будешь хорошей дочерью?»

– Я не хочу, чтобы ты сдавалась, – наконец проговорил Марк. – И не хочу, чтобы ты уходила. Иногда, чтобы излечиться, надо посмотреть своей болезни в лицо.

– Я смотрю тебе в лицо, а избавления все нет.

В кабинете повисла тишина. Карлин медленно выпрямился. Выражение его лица неуловимо менялось, как картинка в калейдоскопе. Кейра наклонила голову набок.

– Ты поцеловал меня, а после этого уже неделю делаешь вид, будто меня не существует. А сейчас стоишь и показываешь, что тебе не все равно. Так все равно или нет?

– Нет.

– Я тебя не понимаю.

– Ты себя не понимаешь, Кейра.

Она с готовностью кивнула и поднялась с места, держа пиджак за лацканы, чтобы он не упал с плеч. Было приятно чувствовать запах Карлина. Слишком приятно. И страшно одновременно. До одури. Но в отношении него она с собой договорилась. Обещала, что попробует, несмотря на ужас. Потому что она должна начать жить. Даже если все в мире и пространстве было против. Даже если прошлое крепко держало ее за горло. Потому что Марк казался таким… надежным.

Он прав. Она себя не понимала. И не хотела себя понимать. Что ей даст это понимание? Новую волну запретов и разочарований! Она подошла к нему и заглянула в глаза, подняв голову.

– Ты хочешь уйти из-за меня? Или из-за того, что сейчас рассказала?

Кейра улыбнулась, не вполне отдавая себе отчет в том, какой безумной выглядит ее улыбка. Сколько они проговорили? Минут десять? Двадцать? Вряд ли дольше. Она так легко в нескольких словах рассказала ему самую страшную тайну своей жизни. И он ее не оттолкнул. Не высмеял. Не обесценил. Он принял это так, как она мечтала, чтобы кто-то принял. По-взрослому. И она даже благодарна ему за жесткие слова, за то, что он не хочет, чтобы она уходила из полиции.

– Разве это важно?

Карлин протянул руку и убрал с ее лица выбившуюся кудряшку. Его взгляд посветлел, окрасился золотым. Профайлер улыбнулся.

– Важно.

– Если я останусь, буду должна рассказать всем. Особенно в части форумов. Мне придется раз за разом вспоминать, кто кому когда что писал. Восстанавливать в памяти чужие истории.

– Ты должна будешь это делать в любом случае. Только если ты останешься, я буду рядом. А если уйдешь, то для следствия ты превратишься в обычную свидетельницу.

– Угрожаешь?

Он положил руки ей на плечи и чуть наклонился, чтобы глаза оказались на одном уровне.

– Лишь призываю подумать.

– Давай поужинаем.

Карлин выпрямился и отнял руки, тут же заложив их за спину и прижав ладони к двери. Ее этот жест позабавил. Он стоял перед ней в одной рубашке, без пиджака. Обжигающий. Будто пиджак добавлял дистанцию, ставил границу. А сейчас его не было, и что-то изменилось. Конечно, она себя не понимала. Но это неважно. Она прекрасно разбиралась в том, что чувствует сейчас. А сейчас, рядом с ним, ей совершенно не хотелось размышлять о расследовании.

– Это не то, что тебе нужно, поверь, – серьезно и мягко возразил он.

– Не узнаю, пока не попробую. Только ужин.

Карлин коротко вздохнул, покачал головой.

– И не смей меня жалеть, – добавила Кейра до того, как он успел придумать очередной контраргумент. – Мое прошлое меня определяет, я с ним жила, живу и буду жить. Но это не значит, что на меня нужно смотреть как на фарфоровую куклу. Не надо меня жалеть, Марк.

– Думаешь, дело в этом? – без улыбки спросил он. – Только в этом и больше ничего не имеет значения?

– Я видела, как ты на меня смотрел!

– Хорошо, – сдался он. – Ужин. Поговорим.

Он подался вперед, стянул с ее плеч пиджак и вышел из кабинета, оставив ее наедине со своими мыслями и странным раздвоенным чувством, которое можно было бы считать победным, если бы не горький привкус разочарования в самой себе.

Кейра опустилась на свое рабочее место, со вздохом достала бумаги по делу и погрузилась в чтение. Во всем этом был один серьезный плюс. Она не просто могла быть на месте девочек. Она вполне подходит под типаж жертвы. А это значит, ей проще других понять преступника, глядя на него глазами той, которой он готовится ввести смертельную дозу морфия. Она не думала, что действительно находится под угрозой.

Карлин прав. Она сдалась. То, что команда добралась до ее святая святых – до форумов, ее выбило. А он собрал рассыпавшиеся осколки и бережно, как только мог, воссоздал первоначальную целостность.

4. Альберт. Весна 1985

День, когда Лили навсегда покинула родной дом, Альберт помнил в мельчайших деталях. Была весна. Тот шальной и странный апреле-май, когда весь город сходит с ума от аллергии, когда девчонки сменяют зимние некрасивые штаны на легкие юбки и платья, а сапоги, похожие на валенки, на туфли и босоножки. Когда в городе много-много солнца, а снег стремительно и неумолимо исчезает, уступая место сначала черноте, а потом пронзительной зелени. Это была его двенадцатая весна. Прекрасная и неудержимая, контрастная, наполненная надеждой, которая давно исчезла из их дома, украденная пиратом.

Ведь пираты всегда только для того и существовали,