Надежда и отчаяние - Егор Букин

а движения стали неестественными и тяжелыми; мне пришлось остановиться возле барной стойки и заказать коньяку. Залпом опрокинув его, я облегченно вздохнул, почувствовав расслабление. Громко играла красивая мелодия, доносившаяся с другого конца зала. Я частенько находил в себе одну странность: порой я мог начать слушать одну и ту же композицию десять, двадцать, да хоть пятьдесят раз подряд, а потом на следующей же день мог так возненавидеть ту же самую композицию, что потом месяц меня от нее буквально воротило.

Делать мне было ровным счетом нечего. Потому я достал телефон и начал листать ленту в «VK». Почему-то первой же записью оказалась запись из группы Южного месячной давности. Текст гласил:

«Я дописываю одну весьма интересную повесть. В ней я расскажу о горькой жизни одного мальчика. У него не было родителей, а бабушка, у которой он воспитывался, умерла чуть ли не у него на руках. Вскоре жить ему стало негде, он пошел на улицу просить милостыню. Его подобрал один очень богатый генерал, выходил, откормил, начал замечать в нем признаки творческого начала, отдал в гимназию, где мальчик уже начал писать стихи, некоторые из которых даже начали публиковать в газетах. Но когда генерал умер, его дети не захотели терпеть такого нахлебника, и в одночасье перекрыли спонсирование. Мальчик вновь оказался сиротой. Однажды, когда его избили и обокрали на улице, он пишет несколько предсмертных стихотворений и готовится покончить с собой. Так и кончается книга».

Следующий пост гласил:

«Да, вы все правы. Я неспроста назвал героя своим именем, дал ему некоторые факты из своей жизни, неспроста в предисловии писал, что очень устал от жизни, от ее каждодневных ударов, от людской злобы и несправедливости. Эта повесть – работа всей моей жизни. Простите, но я вынужден это сделать: если до конца года она не разойдется приличным тиражом, то я возьму и сейчас же покину этот бренный мир. Покончу с собой, одним словом».

Я, как ошалелый, уставился в экран смартфона, не зная, как поступить в данной ситуации: или промолчать, не высказывая свое мнение (что я обычно и делаю), или написать в комментариях насколько он сошел с ума, раз додумался до такой гениальной идеи. Ловко придумал, ничего не скажешь.

Боже мой, куда катится мир. Всех людей обуяла страшная жажда денег, от которой они совсем одурели. Теперь все выбирают себе работу исходя из заработной платы, готовы пойти на любые омерзительные поступки, готовы делать со своей душой и телом что угодно, лишь бы такие же недалекие люди несли им свои деньги. Кто-то вон даже пол свой меняет и демонстрирует на камеру свою откровенную тупость, лишь бы ему побольше «задонатили». Неужели людям это кажется нормальным? Когда и где мы повернули не туда? Когда люди забыли, что истинные ценности – живые и жизненные, а не рубли, доллары или фунты? Когда люди настолько сильно помешались, что вопросы морали и этических моментов совсем отпали? Все эти примитивные организмы, которые хотят быстрой и легкой славы, готовы пойти на все, готовы снимать и производить самый аморальный контент.

Да уж, мы все тяжело больны, мы все сошли с ума…

Несколько времени спустя вошла Даша в платье, настолько красивая, что я, залюбовавшись, пришел в такой восторг, что не мог выговорить ни одного слова, а только смотрел на нее и глупо улыбался.

Она несколько смутилась, видимо, заметив мое восхищенное выражение лица; щеки Даши залила гуща розоватого румянца, сделав ее еще более привлекательной.

Мы с Дашей разговорились, присев у бара. Разговаривая с ней о простейших и ничтожных вещах, я любовался блеску ее глаз и улыбки.

– Может быть станцуем? – сказала она.

Никогда не любил танцевать. Танцы и дискотеки для меня – отличный повод посидеть дома в одиночестве. Многие друзья соглашались со мной, но большинство твердило, что танец – это прекрасно и что он помогает выпустить энергию. «А я все это знаю и без вас», – думал я каждый раз, когда мне говорили это. Я пытался танцевать, но всякий раз еще больше убеждался в собственной неуклюжести и робости, что разом вгоняло в плохое настроение. Я тот самый человек, который приходит на дискотеки посидеть где-то в углу и со стороны понаблюдать за людьми, завидуя их счастью.

Но в этот раз я не успел уйти в размышления, не успел уйти к голосу в голове, который начал бы нашептывать мне слова о вечном одиночестве. Даша схватила меня за руку и потащила за собой. Когда я опомнился, я уже держал ее за руку; вторую она положила мне на плечо. Едва я обнял этот прекрасный стан, едва она зашевелилась так близко, что я мог чувствовать ее тепло и дыхание, едва она так же близко, нежно и смущенно улыбнулась мне, как вино ударило мне в голову, заставив глупо улыбнуться и позабыть все на свете. Я понял, что не хочу отпускать эту девушку. Я отдал бы все на свете, лишь бы кружиться в этом танце бесконечно. Даже несмотря на некоторые улыбки со стороны – даже двигаться на месте я не особо-то умел. Руки ужасно потели. «Наверное, я все-таки ее люблю», – думал я. Сейчас вокруг не было ничего: ни этого клуба, ни этих людей. Только я и она…

Люди, уставшие и красные после многочисленных танцев, с наслаждением накинулись на алкоголь и еду. Пока я переговаривался с барменом по поводу выступления, Даша оживленно говорила с каким-то парнем. Этот парень был точно огонь и пламень. Даша смеялась. Я посмотрел на ее визави внимательнее: меня бесила его похотливая наглая рожа, но он был проще меня, делал все с какой-то легкостью. И всего от одного вида веселой Даши мне стало плохо. Кого я, черт возьми, обманываю? Да, может быть я пытаюсь стать лучше, но он-то лучший по умолчанию, он производит хорошее впечатление, да и, кажется, нравится Даше куда больше, чем я.

Я поплелся на улицу и, рухнув на скамейку, закурил. Сорвался…

Чувствовал я себя паршиво. В груди меня терзала совесть за то, что я так просто взял и ушел от Даши, а в сердце меня терзала тоска по ней. Просидев на улице минут десять, я вернулся в шумный зал.

Того сосунка уже не было напротив Даши; он танцевал с какой-то женщиной (с матерью, видимо). Увидев меня, Даша, до этого осматривающаяся по сторонам с несколько грустным лицом, кажется, обрадовалась. По крайней мере, сделала вид.

– Куда же ты пропал?

– У меня