Тайна лабиринта. Как была прочитана забытая письменность - Маргалит Фокс
Шрифт:
Интервал:
Майкл Вентрис, посвятивший половину жизни дешифровке линейного письма Б, накануне своего тридцатилетия раскрыл тайну. Это его и погубило.
Прю Смит работала продюсером на Би-би-си. Кроме того, она изучала классическую филологию. Когда взволнованный Вентрис объяснял ей, как он сделал открытие, она поняла, что стала свидетелем чего-то экстраординарного: ее друг только что решил одну из самых трудных задач в истории.
1 июля 1952 года, перепроверив несколько раз свои выкладки, Вентрис сел к микрофону на Би-би-си. Эта запись, как замечает Эндрю Робинсон, является единственной известной записью его голоса: высокий, интеллигентный, мелодичный, в котором забавно “сочетались твердость и неуверенность в себе”. Программа “Дешифровка древних европейских письменностей” оказалась судьбоносной – для самого Вентриса, научного сообщества, всех европейцев. Вентрис сказал:
Полвека таблички из Кносса служили главным доказательством существования минойской письменности, и умы многих людей – как филологов-классиков и археологов, так и всевозможных дилетантов – занимали проблемы ее дешифровки. До настоящего момента все их попытки в равной степени были неудачными…
Благодаря почти одновременной публикации табличек из Кносса и из Пилоса все существующие материалы по минойскому линейному письму стали доступны для изучения, и гонка по дешифровке началась всерьез…
Долгое время я… думал, что этруски – тот ключ, который мы ищем. Но за последние несколько недель я пришел к мысли о том, что язык кносских и пилосских табличек – все же греческий. Это трудный и архаичный язык, – ведь он существовал за 500 лет до Гомера и записан он сокращениями, – но это греческий язык.
Придя к этому выводу, я увидел, что многие особенности языка и письма, ранее приводившие меня в замешательство, кажется, находят логическое объяснение; и хотя одни таблички остаются непонятными, другие вдруг оказываются осмысленными[7].
Рассказанное Вентрисом в эфире было захватывающим. Задолго до принятого времени возникновения греческого языка на Крит хлынули буйные и неграмотные представители народа, говорящего на греческом. У островитян они переняли одну из систем письма (линейное письмо А). Кносские таблички и их более поздние аналоги из Пилоса были написаны, против всех ожиданий, на очень ранней версии языка Платона и Сократа, за столетия до появления греческого алфавита. Хронологически диалект, о котором шла речь, так же далек от древнегреческого, как язык “Беовульфа” от языка Шекспира.
Открытие Вентриса принесло ему известность в Великобритании. Но у него появились и критики – сомневающиеся, завистливые, сбитые с толку и ядовитые, – которые просто не могли поверить, что какой-то любитель решил одну из величайших загадок в западной науке. Даже Беннет и Майрз сначала не верили Вентрису. Он и сам испытывал глубокие сомнения. В своей ключевой “заметке” №20, которую Вентрис считал “легкомысленным отступлением”, он приложил все усилия, чтобы привлечь внимание к особенностям письменности, кажущимся несовместимыми с греческим языком. Несколько недель после дешифровки, как показывает частная переписка, он боялся, что ошибся.
В это трудное время Вентрис приобрел ценного союзника в лице Джона Чедуика, антиковеда из Кембриджского университета. Чедуик интересовался эгейскими письменностями, но не принадлежал к кругу ученых, активно работавших над этой проблемой: ни Кобер, ни Вентрис не состояли в переписке с ним. При этом Чедуик был специалистом по раннегреческим диалектам и бывшим военным дешифровщиком. Выступление Вентриса заинтриговало его. Он связался с Майрзом, который вручил ему “Рабочие заметки” Вентриса. Чедуик позднее описывал свой визит так:
Сэр Джон сидел в своем любимом парусиновом кресле у стола, ноги его были закутаны в плед. “Гм, Вентрис, – сказал он в ответ на мой вопрос, – это молодой архитектор”. Поскольку самому Майрзу в это время было 82 года, я стал размышлять про себя, означает ли “молодой”, что Вентрису лет шестьдесят или все же меньше. “Вот эти заметки, – продолжал Майрз, – я не знаю, что с ними делать, я ведь не филолог”. В целом он был настроен скептически, хотя и признавал, что не обладает достаточными знаниями для того, чтобы судить, насколько греческие чтения Вентриса научно обоснованны. Однако он имел в своем распоряжении несколько заметок Вентриса, в том числе последний вариант “сетки”; он разрешил мне снять с него копию, пообещав в то же время познакомить меня с Вентрисом…
Я был очень осторожен, так как, хотя и находился под впечатлением выступления Вентриса, я очень опасался того, как бы слова в записи Вентриса не оказались лишь отдаленными созвучиями греческих слов[8].
Чедуик стал подставлять звуковые значения Вентриса в опубликованные надписи и вскоре стал новообращенным. Он также обнаружил дополнительные греческие слова на табличках, которые не заметил Вентрис. “Я думаю, мы должны принять тот факт, – сказал он Майрзу, – что скоро будет написана новая глава в истории Греции”.
В середине июля Чедуик обратился к Вентрису. Письмо начиналось так: “Уважаемый д-р Вентрис!” (Так Чедуик дал понять, что считает Вентриса своим коллегой-ученым.) “Позвольте мне сначала поздравить вас с решением минойской задачи. Это величайшее достижение, и вы сейчас только в начале своего триумфа, – писал Чедуик. – С тех пор, как я услышал ваше выступление по радио, я был очень взволнован, и в прошлый понедельник, когда сэр Джон [Майрз] показал мне ваш предварительный список идентификаций, я сразу приступил к работе, чтобы проверить ваше открытие… Если есть нечто такое, чем вам может помочь «чистый» филолог, дайте мне знать”. Чедуик, понял он это сам или нет, бросил Вентрису спасательный круг, и тот с благодарностью в него вцепился. Чедуик обладал глубокими знаниями о доклассической Греции, а также авторитетом, которого как раз не хватало Вентрису.
Вентрис ответил:
Сейчас мне не помешала бы моральная поддержка… Я сознаю, что есть много такого, что пока не поддается удовлетворительному объяснению… Я действительно нуждаюсь в помощи “чистого” филолога: это позволило бы мне не отклоняться в сторону… Ваша помощь принесла бы мне очень большую пользу, причем не только в объяснении надписей, но и в интерпретации фактов с точки зрения диалектологии и истории языка[9].
Чедуик сразу же смог развеять некоторые его страхи. Один из них касался определенного артикля (точнее, его отсутствия) на табличках. В древнегреческих текстах, которые Вентрис изучал школьником, встречался определенный артикль в разных формах: мужского, женского, среднего рода, в единственном и множественном числе, в одном из пяти падежей. А вот на табличках с линейным письмом Б найти определенный артикль он не мог, и это его беспокоило. Чедуик заверил его, что чего-то подобного следует ждать от греческого языка бронзового века. Даже 500 лет спустя, в языке гомеровской эпохи, определенный артикль был редкостью, и утвердился он лишь в классическую эпоху.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!