Лето злых духов Убумэ - Нацухико Кёгоку

Сущность моего отвращения к черным рынкам заключалась не в чувстве отчужденности, которое мог бы испытывать иностранец, оказавшийся в непонятном ему мире, и не в страхе маленького животного, тонущего в бездонной трясине. Эта ненависть коренилась в тревожном предчувствии, что стоит мне прийти в этот маргинальный мир, как таящаяся внутри меня самого тьма может каким-то образом проявиться. Именно это предчувствие и заставляло меня держаться от них подальше.

Я знал, что ношу в себе собственную противоположность. Аморальность. Жизненную силу, которая питает извращенную склонность к тьме. Я хотел накрыть ее крышкой и спрятать подальше. Черные рынки и все в этом роде привлекали меня – так же, как свет лампы влечет к себе ночных мотыльков, – поэтому я изо всех сил избегал подобных мест, – просто чтобы жить своей обыденной жизнью с собственным черным рынком, надежно запечатанным в глубине моей души.

Сразу после окончания войны черные рынки попали в поле зрения властей и были объявлены вне закона, однако это, напротив, привело лишь к стремительному усовершенствованию их подпольных методов. В частности, рынки в Икэбукуро, казалось, лишь уходили тем глубже, чем большее административное давление на них оказывалось. Так что постепенно район Икэбукуро стал для меня особенным местом, к которому мне было существенно труднее приблизиться, нежели к Уэно или Симбаси. В результате направление района Тосима казалось мне несчастливым и подобным дьявольскому направлению кимон[78] в представлениях даосов, так что я упорно продолжал избегать его любой ценой.

В прошлом году черный рынок в Икэбукуро наконец исчез. Хотя следы этой тьмы еще не были окончательно уничтожены, я слышал, что сейчас перед станцией заканчивали строительство аккуратной и чистой площади. Так что у меня больше не было причин избегать этого места.

Неуверенный в том, каким транспортом мне следовало воспользоваться, чтобы добраться до моего пункта назначения, и даже не вполне представляя себе нужное направление, я шел к станции, когда на остановке рядом со мной весьма кстати остановился автобус. На табличке спереди было написано: «Университет Васэда».

Университет Васэда располагался примерно в том же направлении, куда мне было нужно, так что я сел в автобус.

Внутри было довольно много пассажиров. Немного поколебавшись, я решил спросить пожилого мужчину, сидевшего на первом ряду, как мне лучше добраться до Дзосигая. Сначала он, казалось, немного растерялся, но затем любезно объяснил мне дорогу. Этот автобус, как выяснилось, был не самым лучшим способом туда доехать.

Я последовал совету мужчины и на станции Васэда пересел на трамвай «Тодэн»[79]. Эта часть города не слишком сильно отличалась от привычных мне улиц Накано, но мне не очень нравился здешний рельеф. Вместе с тем я почему-то находил привлекательным пейзаж.

«Интересно, какое впечатление я произвел на пожилого пассажира в автобусе?»

Почему-то это очень меня заботило.

С самого детства я не мог преодолеть беспричинного ощущения неполноценности, возникавшего у меня в присутствии других людей. Нет, скорее, это было не ощущение неполноценности, но чувство какой-то давящей обреченности и вынужденного смирения перед судьбой. Был даже период, когда я страдал от нелепой и дикой фантазии, будто я был сумасшедшим, а окружающие, испытывая ко мне жалость и сострадание, говорили со мной с осторожностью. Возможно, это было пугающе негативным способом психологической самозащиты. Когда мои родители или мои учителя ругали меня, я всегда думал – как могут они ругать сумасшедшего? «Разве они не видят, насколько я жалок? Разве у них не находится ко мне хоть капля сострадания?» – спрашивал я себя. В другие моменты я думал: «Ведь я сумасшедший; что им еще остается, кроме как ругать меня?» От этих мыслей мне становилось легче – вот почему я так любил свои бредовые заблуждения, предпочитая их более реалистичному взгляду на человеческое общество. Однако в какой-то момент понял, что мое бегство от действительности в конечном счете вело меня в тупик, потому что бо́льшую часть своего времени я посвящал бесплодным раздумьям о том, действительно ли я странен и правда ли отличаюсь от всех окружающих, и был вынужден проводить день за днем в тревоге.

По этой причине моя повседневная жизнь была постоянно наполнена беспокойством и чувством неловкости. Я всегда начинал волноваться, стоило чужому взгляду обратиться ко мне. Из-за этого я испытывал трудности в общении и не умел искать расположение собеседника. Я был в состоянии достичь лишь внутренней гармонии и быть в ладу с самим собой – но, куда бы ни пошел, для внешнего мира я оставался чужаком. Из-за этого я оборвал все мои связи с окружающими, найдя спасение в защитной скорлупе депрессии. И лишь благодаря усилиям Энокидзу, Кёгокудо, других моих друзей и, конечно, моей жены эта скорлупа была в конце концов сломана.

«Тот пожилой мужчина в автобусе – подумал ли он обо мне как о нормальном человеке?»

Мне вдруг пришло в голову, что эта ситуация уже случалась со мной когда-то давным-давно.

Трамвай остановился у храма Кисимодзин.

Я точно бывал здесь раньше. Но хотя я помнил об этом, абсолютной уверенности у меня не было. Бо́льшая часть района была перестроена после бомбежек – очевидно, из-за этого я не мог его узнать.

Рёко Куондзи сказала, что клиника находится с восточной стороны храма Хомёдзи. Я не знал, было ли «Хомёдзи» другим названием храма Кисимодзин. Сейчас я удивлялся своей вчерашней нетерпеливости. Неужели я действительно думал, что смогу распутать это дело? Только теперь, уже приехав сюда, я впервые испытал сожаление. Пока я ехал в трамвае, события вчерашнего дня казались мне такими же туманными и нечеткими, как мой странный утренний сон.

Но все это не было сном. Когда я прибыл на наше условленное место встречи – территорию храма Кисимодзин, – Ацуко Тюдзэндзи уже была там, ожидая меня – беспомощного помощника детектива.

– Сэнсэй!

На Ацуко была серая охотничья шапка c узором «гусиные лапки» и такой же расцветки брюки с кожаными подтяжками, как у мальчика-подростка. Однако высовывавшиеся из закатанных рукавов белой рубашки изящные запястья делали ее одновременно странно похожей на маленькую девочку, отчего складывалось несколько загадочное общее впечатление.

– Простите, что уговорила вас взять меня с собой, – сказала она и склонила голову – одновременно беспечно, как мальчик, и скромно, как девушка.

– Тебе удалось увильнуть от твоего пугающе проницательного брата? Он ничего не заподозрил? – спросил я так, будто мы были любовниками на тайном свидании. Отчего-то в тот самый момент, когда я увидел ее лицо, беспокойство и сожаление, терзавшие меня изнутри, немедленно меня покинули. Весь мой путь от дома сюда представлялся мне теперь лишь призрачным сном.