Возмездие Эдварда Финнигана - Берге Хелльстрем

Эверт немного помолчал. А потом заговорил, и заметил про себя, что делает это впервые. Он рассказал о женщине, которой было когда-то столько же лет, что и Хермансон, она была его сослуживицей, и они нашли друг друга, это было так просто, так ясно, пока всё не полетело к черту.

Потом он умолк, и она больше не спрашивала.

Они допили то, что оставалось в бокалах, и Эверт уже собрался пойти и заказать еще, но тут зазвонил его мобильник. Он беззвучно, одними губами произнес «Свен», и она кивнула. Через пару минут разговор закончился.

— Объявился наконец тюремный врач. Он обследовал Шварца, а потом послал его на рентген в Санкт-Йоран. Всё как я и ожидал. С сердцем у него полный порядок. Молодое и здоровое. Ни следа никакой кардиомиопатии.

Хермансон придвинула свой стул чуть поближе к столу, когда мимо в сторону танцпола протиснулся внушительных габаритов мужчина под руку с не менее крупной женщиной. Она с любопытством следила за парой взглядом, как они, обнявшись, скользят в медленном танце.

— Значит, диагноз был ошибочным.

— Если то, что он рассказал, правда, то разрази меня бог, если диагноз не был преднамеренно ошибочным. Они вызвали у него болезнь с помощью лекарств. Чтобы потом сделать медицинское заключение. И иметь разумное объяснение, почему молодой парень в один прекрасный день взял и умер на полу в своей камере.

Одна медленная мелодия сменилась другой, такой же медленной. Теперь и Гренс следил за парой, которая только что прошла мимо, они все еще танцевали обнявшись.

— Если мы все-таки сомневаемся, если хотим окончательно убедиться, он предлагает провести еще одно обследование, называется биопсия сердца. Но объяснил, что это немного рискованно. Я попросил Свена передать ему, чтобы он пока повременил с этим.

Он усмехнулся.

— Черт, Хермансон, как они ловко все устроили! Заранее, за много месяцев, соорудили ему такое серьезное заболевание!

Они немного посидели молча, подождали, пока закончится медленная мелодия. Затем Хермансон вдруг встала, поспешила к танцполу, пробралась среди пар, которые стояли и ждали начала следующей песни. Гренс увидел, как она разговаривает с одним из исполнителей — тем, кто пел и играл на гитаре, у него были длинные белые волосы, — а потом направилась назад и встала у стола.

— Теперь пошли танцевать, Эверт.

Он хотел было отказаться, но тут услышал, что заиграл оркестр. Сив. «Тонкие пластинки». Его самая любимая.

Он посмотрел на Хермансон, покачал головой и рассмеялся, громко, раскатисто. Мариана подумала, что в первый раз слышит такой его смех — сердечный, настоящий, когда радость идет из самого нутра.

Она взяла его за руку, когда они шли к танцполу. Эверт все еще смеялся.

Он знал все слова, каждую паузу, смены тональностей и был уверен, что сможет двигаться в такт и не будет казаться неловким, и хромота ему не помешает. Как давно он не стоял вот так, среди по-настоящему счастливых людей, как давно не прикасался к женщине, которая не была подозреваемой в преступлении и не лежала мертвая на столе для вскрытия в отделении судебной медицины. Он посмотрел на Хермансон, на ее лицо. На миг он помолодел на тридцать лет — на него смотрела та, другая женщина, он обнимал ее и вел в танце под музыку оркестра.

Они станцевали еще два раза — под какую-то медленную мелодию, которой Гренс раньше никогда не слышал, а потом под что-то побыстрее, в духе американских шлягеров шестидесятых.

Гренс поднял руку и поблагодарил оркестр за Сив. Солист с гитарой, тот длинноволосый, улыбнулся и поднял вверх большой палец. Они вернулись к столику, за которым сидели раньше и где их поджидали два полупустых бокала.

Было жарко, и они выпили все до дна.

— Все еще хочешь пить? Заказать еще?

— Эверт, я и сама могу за себя заплатить.

— Ты меня сюда затащила. Я рад этому. Ты сделала достаточно.

Он подождал, чтобы она приняла решение.

— Пожалуй, колу. Завтра рано вставать.

— Значит, две колы. Я принесу.

Гренс повернулся и направился к бару, Мариана пошла следом, было уже поздновато, и ей не хотелось оставаться за столиком одной и отказывать тем, кого могла привлечь одинокая женщина.

У барной стойки была по-прежнему теснота, они встали с края, чтобы не толкаться с наиболее жаждущими. Через пару минут Гренс вдруг почувствовал, что кто-то похлопал его по спине.

— Эй, ты, сколько тебе лет?

Перед ним стоял долговязый мужчина с черными усами, явно крашеными, как и волосы. Лет сорока, и от него разило спиртным.

Эверт Гренс посмотрел на него и отвернулся.

Снова эти пальцы на спине.

— Я с тобой разговариваю. Я хочу знать, сколько тебе лет.

Гренс сглотнул подступившую злость.

— Не твое собачье дело.

— А ей? Ей сколько лет?

Пьяный с крашеными усами подошел еще на шаг, он указывал на Хермансон, держа палец всего в паре сантиметров от ее глаз.

Это уже было слишком.

Он не мог сдержать ее, эту злость, она уже клокотала в груди.

— Шел бы ты отсюда по-хорошему.

Но этот тип только рассмеялся:

— Никуда я не пойду. Тогда скажи, сколько ты ей дал. Этой черномазой проститутке из Ринкебю.[16]

Сперва Хермансон увидела глаза Эверта. Внезапная ярость преобразила его, или, может, сделала снова самим собой. Костюм пошел складками, тело выпрямилось, Гренс словно сделался выше ростом: теперь он был таким, каким его привыкли видеть в коридорах полицейского управления.

Его голос, она такого никогда прежде не слыхала.

— Слушай меня внимательно, дружок. Считай, что я ничего не слышал. Потому что ты сейчас валишь отсюда, и немедленно.

Усы расплылись в усмешке.

— Раз ты не расслышал, так я повторю. Я спрашивал, сколько ты заплатил этой шлюхе из Ринкебю, которую сюда приволок.

Хермансон почувствовала, как в Эверте закипает ярость, и поняла, что должна успеть вмешаться первой.

Она подняла руку и со всего размаха врезала пьяному по щеке. Тот покачнулся, ухватился за барную стойку, а Мариана тем временем отыскала свое удостоверение в бумажнике.

Сунув его алкашу прямо в лицо, так же близко, как тот только что держал свой палец перед ее глазами, она объяснила ему, что женщину, которую он только что обозвал шлюхой, зовут Мариана Хермансон, что она работает инспектором уголовной полиции, и если он еще раз повторит то, что сказал, то проведет остаток вечера в Крунубергской следственной тюрьме.

Потом они станцевали еще раз.