За родом род - Сергей Петрович Багров

к другу. Встретятся, размахнутся руками, бросят ладонь на ладонь, поговорят в лучшем случае — и конец. Да оно и понятно. Колька видит в Щуровском старого парня, кому не жениться, наверное, никогда. Щуровский же видит в Кольке молокососа, с кем не будешь на равных ни водку глушить, ни ходить, глядя на ночь, к приманчивым молодухам.

Шура к танцам тоже не очень-то расположен. Выползает на них в те лишь дни, когда от него сбегает подруга.

Чтобы зря не скучать и напрасно время не тратить, появляется он на танцах в самом конце. Ему хватает минут двадцати — окинуть опытным взором всех подходящих девчат, выделив бойких, стеснительных и капризных, в равной мере как стройных, тонких и налитых, отсеять ненужных от нужных и под игру последней пластинки броситься в омут танцующих и, поймав симпатичную рыбку, выплыть с нею из клуба в простор прохлады и тишины.

Сегодня Щуровский остался, кажется, без улова. Стоит рядом с Колькой около столика с радиолой. Волосы длинные и густые, будто парик. Одет вызывающе просто — в потертые джинсы, пиджак и рубаху с воротом нараспашку. Еще раз окинув взглядом наполненный танцующими парами зал, кладет на плечо Кольки руку и будто бы жалуется ему:

— Одни цацы и промокашки. По губе — да не по моей!

Колька ему не сочувствует. Он и сам бы пожаловаться не прочь. Да какой от этого толк? Целый вечер он наблюдает за девушкой в бархатном платье с красивыми черными волосами, в которых сияла заколка, напоминающая звезду. Девушку эту он видел впервые. То ли взглядом своим, случайно брошенным на Дьячкова, то ли спокойной улыбкой, обращавшейся к каждому и ко всем, то ли еще чем таким не особо понятным, но подсекла она Колькино сердце. Подсекла мгновенно, до радостной боли, и Колька, не зная, как ему быть, клянет себя мысленно за несмелость. А тут еще Шура над самым ухом бубнит, как весенний глухарь на току:

— Будет. Пойду-ко отсюда. Впустую вечер похоронил. — И вдруг без всякого перехода спрашивает Дьячкова: — Ты-то хоть взял кого на прицел?

Колька теряется:

— Взял. — И кивает на девушку с красной заколкой, проплывшую в паре с нездешним танцором.

Оценочным взглядом бывалого кавалера Щуровский отметил, что девушка сложена хорошо. Правда слегка полновата. А в остальном — ничего. И лицо симпатично. Откуда взялась? И вспомнил, что видел ее на неделе в столовой. Значит, из новеньких. Верно, закончила кулинарный и вот приехала к ним на работу.

«А у Дьячонка губа не дура, — завидует Шура, — только едва ли чего от нее он отломит. Девушка-крепость. Такой завладеть мудрено. Однако чего не бывает. А вдруг повезет?» И он поворачивается к Дьячкову.

— Поди, — подталкивает его, — станцуй напоследок и загребай с ней, куда тебе надо!

— Ты что-о?! — задыхается Колька, сопротивляясь, будто его посылают на верную драку. — Не видишь? Вон выставень-от большой. Ходит около, как привязан.

— Покажи, покажи.

— Вон улыбается! Зуб во рту золотой. С кудрявыми патлами-то который!

Щуровский спускает с губ снисходительную улыбку!

— Баран-то вон этот?

— Баран! — соглашается Колька и добавляет: — Вроде не наш он, не митинский — гусь залетный.

Лицо у Щуровского багровеет.

— Девок у нас отымать! — Кабы не музыка радиолы, все бы сейчас услышали Шуру, настолько громко он возмутился. — Не выйдет! Мы тебе живо рога поубавим! — И проехал ладонью по круглой Колькиной голове. — Не все потеряно, Дьяче! Ты меня поня-ял?

Колька почувствовал: Шура затеял что-то плохое. Хотел его было отговорить, да подумал: «Зачем? Почему бы и в самом деле барана этого не отшить? Не дать ему девушку увести. Пусть уж она никому не достанется в этот вечер. А там, — ухмыляется Колька, — там поглядим» — и, накаляясь от нетерпения, грубым голосом отвечает:

— Понял, веселую душу!

Обрывается музыка. Грохот стульев. Мелькание рук, на которых взвиваются рукава полушубков, пальто и курток. Все спешат побыстрее одеться. Скрежет распахнутой двери. Толпа на крыльце. Толпа под крыльцом. Но дальше, где два прогона тесовых мостков, дорога, канавы и тропы, толпу будто кто разорвал, рассыпав отдельными кучками по поселку.

На улице сумрачно и промозгло. По стылой дороге бегут осторожные лапы белой поземки. Вверху проблеснула луна. Сквозь перья раздерганных туч похожа она на унылую голову над обрывом.

Шура с Колькой идут, приготовясь к шальному. Перед ними та самая пара. Прикасаясь друг к другу плечами, о чем-то ведут разговор. Девушка — в красном пальто и вязаной шапке с шарами. Ее провожатый — в стеганой куртке с откинутым на спину капюшоном.

Дьячкову не очень-то по себе. Мучает совесть. Однако он держится, притворяясь, будто сейчас ему все нипочем.

Шуре же интересно. Охота взглянуть, как поведет себя этот танцор, едва он останется с ними без посторонних?

Щуровский отсчитывает огни в окнах стандартного дома, после — барака, а там — пятистенка с высокой, почти до самого неба антенной. «За десятым огнем», — загадывает с ухмылкой, стараясь выбрать местечко поглуше, где б не могло оказаться случайных людей.

За десятым огнем — забитый сухой лебедой пустырек, а за ним опять — длинный ряд подзолоченных светом вечерних окошек.

— Ты-ы! Возникало! — командует Шура.

Парочка, кажется, всполошилась. Остановились и смотрят на проступающие в потемках фигуры Шуры и Кольки. Девушка вскидывает лицо, — вероятно, глядит на парня, требуя от него, чтобы он защитил. Парень растерянно мнется. Наконец, повернувшись не только шеей, но и плечом, спрашивает негромко:

— Чего это вы-ы?

— Девчошечка, ты давай топ-топ по дорожке! — Щуровский, вытянув руку, показывает вперед. — Понадобишься — найдем. А ты, как тебя там? — обращается к парню. — Перекури! Да от девули-то отцепись. Отпусти ее ручку. Во-о так!

— Ну чего? — Парень угрюмо перебирает пальцами рук полы капроновой куртки. Видно встревожился не на шутку. Однако готов подождать и выяснить: что будет дальше?

Улыбается Шура:

— Что, Вася?

Парень его поправляет:

— Митя.

— Ну, Митя. Как видишь: желаем с