Моя еврейская бабушка - Галия Мавлютова

– Так почему же родители Ильи заявили на вас? – сказала Наташа и посмотрела ему в глаза. Семен был серьезен. Он смотрел на нее и молчал, в его глазах светилось что-то необычное, что-то такое, чему не было объяснения. Наташа по-своему оценила этот взгляд. Семен Владимирович Сырец всеми силами рвался на свободу. Она тоже мечтала о другой жизни. Оба были скованы по рукам и ногам. Семен сидел в Крестах. Наташа запуталась в процессуальных условностях.

– А бизнес у вас семейный? – сказала она, думая о том, как бы половчее избежать неловкости при упоминании о национальной принадлежности подследственного.

– Вы хотите сказать, что все евреи любят окружать себя родней? – усмехнулся Семен. – Не стесняйтесь, Наталья Валентиновна, в выражениях. Вы отлично разбираетесь в еврейском вопросе, он вам близок, насколько я могу судить. Но я далек от местечкового сентиментализма. Мне кажется, я гораздо выше своей национальности. Меня не трогают все эти разговоры о божественном происхождении моих соплеменников. В моей компании не было разделения на правоверных и неверных. Илью я взял на работу по просьбе отца. Я не смог отказать ему. А Илья исчез, – сказал Семен и снова задумался.

Наташа искоса взглянула на мобильник. До конца допроса оставалось двадцать пять минут.

* * *

Позади оставалась самая страшная жизнь на свете. Володя Сырец возвращался в Ленинград налегке. Всеми помыслами он стремился в будущее. В темном прошлом было всего вперемешку: лагерные побудки, баланда, параша, блатные привычки, уголовный жаргон и смертельная скука. Скука среди уголовников схожа с топором палача. Все догадываются, в какой именно день и час слетит с плеч буйная голова, но изо всех сил стараются оттянуть на неопределенное время этот унизительный процесс. Сырец сознательно вытравлял из себя страшные воспоминания, но в реальности ему было невмоготу, и тогда он заставлял себя жить в придуманном мире.

Вагон изрядно потряхивало на переездах. Изредка колеса отрывали свой бег от рельсов, и тогда казалось, что поезд совершает взлет над землей, чтобы улететь в небо. Володя подумал, что именно так случаются железнодорожные катастрофы. В какой-то миг рельсы ускользают от взбесившихся колес, и в этот миг наступает конец света. Кому-то везет по-крупному, ему удается добраться до пиковой точки с космической скоростью, попав прямым рейсом на седьмое небо.

Но Сырец не собирался в далекое путешествие, искренне уверовав в собственное бессмертие. Если его не покалечили на зоне – значит, он останется живым даже под громадой рухнувшего состава. Но поезд не собирался в пропасть, он летел навстречу судьбе. «Столыпинские» к тому времени отменили. Овеянные легендами и лагерными песнями вагоны списали в утиль. На боевом посту «Столыпина» сменил вагон-ЗАК. Страна изменилась, она стала гораздо раскованнее и свободнее, чем была прежде. Сырец боялся новой жизни – и в то же время всем сердцем стремился попасть в нее. Он летел в будущее, как обычно, головой вперед. Тело его лежало на вагонной полке, а мыслями он уже бродил по Ленинграду.

В путешествии было одно небольшое неудобство. Володя ощущал физиологическое отвращение к самому себе. Как будто не его мчал поезд по направлению к любимому городу. Вместо него в вагоне метался какой-то незнакомый плюгавый оборванец в телогрейке. Не таким уходил на зону Володя Сырец. К судье Невского района он пришел благовоспитанным мальчиком из добропорядочной еврейской семьи, а возвращался на родину настоящим изгоем. Сырец ничего не знал о родных. В последнее время он не получал писем из дома. Его забыли. На зоне многих забывают. Так устроен человеческий организм. Пока человек рядом, его любят. Либо ненавидят. Но стоит ему исчезнуть за колючей проволокой (неважно – по своей или чужой вине), жизнь тут же преподносит оставшимся новые печали – и новые радости. Редко кто вспоминает человека из другой жизни. Именно таким казался себе Сырец. Он был человеком из «другой» жизни. Он не понимал мирных людей, а они шарахались от его вонючей телогрейки. Трудно сосуществовать в одном вагоне двум противоположным мирам. Оба испытывали друг к другу враждебные чувства, но вынуждены были скрывать их, чтобы не напороться ненароком на брань или драку. Сырец закрыл глаза. Он еще не знал, в какую сторону повернет, выйдя из вагона. До душевных судорог ему хотелось увидеть отца и мать, но он знал (хотя и отвергал кощунственную мысль), что в первую очередь он наведается к Тамаре.

Сырец покопался в памяти и вытащил на поверхность самое сладкое воспоминание своей короткой жизни. Это был первый день знакомства с красавицей Тамарой. Они встретились случайно. На танцах. Тогда все сходили с ума от рок-н-ролла. Тамара танцевала его блестяще, извиваясь в сложных пируэтах, она напоминала гибкую юную змейку, такая же тоненькая и изворотливая.

– Знаешь, кто это такая? – сказал двоюродный брат Аркаша Лащ. Они сидели за столиками и наблюдали за танцующими на освещенном «пятачке». На потолке крутился, поблескивая пестрыми огоньками, звездный шар. Из толпы выделялась черноглазая девушка – она знала, что притягивает к себе восхищенные взоры, и изощрялась изо всех сил; изгибалась до пола своим неуловимым телом, затем выпрямлялась и подпрыгивала, захватывая собой все свободное пространство «пятачка». Сырец презрительно цыкнул и отодвинул подальше кружку с мутным пивом. Ему девушка понравилась, но он ни с кем не хотел делить свои чувства.

– Хочешь, познакомлю? – хвастливо заявил Аркаша. Двоюродный братец любил показать форс: дескать, мне все по плечу. И девушки меня слушаются, и в округе все схвачено. Володя Сырец не устоял перед заманчивым предложением. Он молча кивнул, не глядя на Аркашу. Он не хотел давать фору родственнику. Гордость не позволяла. А тот уже свистел в два пальца, подзывая к себе Тамару. Запыхавшаяся девушка высоко подпрыгнула в последнем пируэте и одним прыжком пересекла зал. Она словно взлетела над пьяной толпой. «Как бабочка, – подумал Сырец, с замиранием сердца наблюдая, как опадает на гладкие девичьи колени широкая атласная юбка, – шикарная девочка!». Аркаша завертелся, засвистел, завихлялся, привлекая внимание Тамары, но она видела только Сырца. Уставилась на него круглыми черными глазами и смотрела, не отрываясь, весь вечер. Позже, уже на зоне, Сырец часто вспоминал свой первый вечер с Тамарой. Ничего предосудительного тогда не наблюдалось, не было пьяных, никто не дрался, не дебоширил. Все было тихо и мирно, почти культурно. Аркашка здорово дурил – но это он всегда был таким, с детства.

В тот вечер Сырец с Тамарой не видели никого. Они ощупывали друг друга глазами, словно руками трогали, хоть и не прикасались друг к другу даже рукавами. Аркаша тогда загрустил. Он хотел познакомить Тамару с родственником, чтобы похвастать перед ним своей девушкой, а вышло наоборот – красавица выбрала другого, Сырец оказался удачливее в любовных делах.

Тамара оказалась неутомимой, она словно топила в Сырце свою неутолимую страсть, разжигая его, она снова и снова бродила по узким переулкам и широким проспектам огромной страны под названием «любовь». А потом они побрели вместе, рука об руку, и договорились любить друг друга до самой смерти. Тамара взяла с Сырца слово, что он не будет изменять ей – никогда, ни при каких обстоятельствах. Кто кого любил больше, они не выясняли, любили просто, без объяснений, не задумываясь. Пока Сырца не погубила корпоративная принадлежность к местной шпане. Он не хотел выделяться из массы, был одержим идеей «один за всех, все за одного». Его, как многих в то время, сгубил этот романтический девиз. Но Тамара происходила из той же среды, она понимала, как это важно. Если бы Сырец отделился от общей компании, она бы его разлюбила.