Хороший сын, или Происхождение видов - Чон Ючжон

Я изо всех сил старался соблюдать ее правила. Однако я часто не понимал, какое именно поведение попадает под категорию правил, например, я не видел разницу между воровством и тем, что я просто забыл вернуть вещь, которую брал втайне. Или разницу между враньем и непризнанием истины, между насилием и местью за что-то.

Осенью, за месяц до переезда в Инчхон, когда я учился в четвертом классе, я впервые получил бессрочный запрет. Вернувшись домой после тренировки, из гостиной донесся резкий голос мамы:

— Хан Ючжин. Иди сюда, сядь.

Мама сидела на диване, а на столе лежала коробка. Она была мне знакома. Я даже знал полный список предметов, которые в ней лежали. Заколка в форме бабочки, обруч с блестками, фигурка супергероя, брелок, кошелек, зеркало, прокладки, ластик, пенал, черный купальник, шапочка для плавания с нарисованным пингвином… Я положил портфель и сел рядом с мамой.

— Что это?

Мама указала на коробку. Я краем глаза посмотрел на ее угол, где было написано «Хан Юмин».

— Не ври и не расстраивай меня. Это я нашла в твоей комнате за книжным шкафом.

Я и не собирался врать. Коробка принадлежала Юмину. Когда-то ее дала ему мама, чтобы он мог хранить там всякие мелочи — детали от конструктора, шарниры для фигурок, рогатку, пистолеты. Имя брата мама написала сама, значит, она прекрасно знала, что это за коробка. Единственная моя провинность заключалась в том, что я складывал в нее чужие вещи, которые втайне одалживал у других.

«У кого?» — в основном у девочек, которые мне нравились или не нравились, у знакомых или вовсе незнакомых девочек, которые небрежно бросали где-нибудь свою сумку для бассейна. Я начал этим заниматься от нечего делать, ради забавы, а потом втянулся, как в азартную игру. Чем труднее было достать вещь, тем больше меня это возбуждало и бросало мне вызов. Взять, к примеру, прокладки.

— Мне это оставил брат, — сказал я, глядя маме прямо в глаза.

— Когда?

— Когда учился в третьем классе.

Мы долго молча смотрели друг на друга.

— Значит, говоришь, ты начал заниматься этим с прошлого года?

— Нет, это не мое. Однако я действительно виноват, что раньше тебе не сказал. С тех пор, как брат погиб, я полностью про нее забыл, — признал я свою ошибку.

Больше мама не допрашивала меня. Даже не стала талдычить про библейскую заповедь — не укради. Вместо этого она запретила мне ходить в бассейн. Соответственно я был вынужден пропускать тренировки. Запрет был бессрочным сразу за три серьезных нарушения — воровство, вранье и оскорбление памяти брата. Из-за этого я до переезда в Инчхон даже близко к бассейну подходить не мог. Немного утешало только то, что я каждый вечер лежал на кровати на животе и делал плавательные движения руками и ногами.

Мама точно знала, как эффективно меня наказать. Прекрасно знала, что нужно было у меня отнять, чтобы поставить на колени. Наверно, в тетради она изливала боль, которую испытывала, наказывая меня именно таким образом. Наверно, так притуплялось ее чувство вины. Благодаря этому я узнал, что творилось за моей спиной, раскрыл секрет, о котором бы никогда и не узнал, если бы не смерть мамы.

Я перелистал страницы.

Я оторвал глаза от записи, потому что больше не мог сфокусироваться на написанном. В моем сознании бился черный вихрь, все расплывалось. В голове раздавался громкий шум, будто умершая мама била меня по ней лопатой. Я даже засомневался: правильно ли я понял содержание записи. Поэтому перечитал ее несколько раз.

Нет, я все правильно понял. Это тогда я неправильно понимал ситуацию. Мама именно так и написала — не стала исправлять его «неправильное понимание». Значит, препятствие, которое в важные моменты моей жизни перекрывало мне кислород, с самого начала было мифом. Значит, мама с тетей были в сговоре и испортили мне жизнь.

Хаос, как вулканический пепел, полностью покрыл мою голову. Наверно, я был бы менее шокирован, узнав, что Хэлло с двадцать второго этажа мой отец. В этом случае я мог бы по крайней мере считать себя сукиным сыном и принял бы этот факт. Если это была шутка, то жестокая и низкая. Значит, эта шутка превратила мои двадцать пять лет жизни в кукольный спектакль, а меня — в полного идиота.

Бурным потоком пронеслись у меня перед глазами все те дни, когда я был ведом мамой и тетей. Все, от чего я должен был отказаться, все, с чем должен был смириться, страшные ночи, когда я дрожал от отчаяния. И все это из-за якобы «припадка». Гнев раскаленным углем растекался по венам во все уголки тела, все больше распаляя его. Казалось, что я дышу огнем. Мне очень хотелось выбежать на крышу, встать лицом к лицу с мамой и закричать: «Зачем, зачем ты это сделала?»

Не сходи с ума.

Из-за спины донесся мамин голос. Снова заскрипели качели. Я встал со стула и раздвинул жалюзи на стеклянной двери. Мама до сих пор сидела на качелях и смотрела на небо. Длинные черные волосы развевались на ветру. Белой маленькой ножкой она скребла пол под навесом и шептала:

— Должна же быть причина, не так ли?

Наверно, наверно причина была. Причина, из-за которой моя жизнь была полностью разрушена. Наверно, мама спрятала ее где-то в тетради. Я смиренно кивнул головой. Хорошо, мама, я подавлю гнев и буду искать причину. Но она должна быть веской. Она должна меня убедить — не меньше и не больше. Мама, но ты же знаешь, что мне требуется время, чтобы врубиться. Ты же знаешь, что я злопамятный, буду помнить и тысячу, и десять тысяч лет. Ты должна меня очень хорошо убедить.