Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте - Сергей Кредов

От таких картин разложения ведомство Дзержинского красный тыл уберегло.

Один из самых благородных приказов Гражданской войны был отдан красным командиром Михаилом Фрунзе.

1 мая 1919 года во всех подразделениях Южной группой Восточного фронта зачитали приказ командующего:

«29 апреля с. г. в расположении Туркестанской армии имел место следующий недопустимый и печальный случай. Взятый в плен офицер армии Колчака, могущий дать ценные сведения о противнике, после весьма поверхностного опроса был заколот в штабе одной из стрелковых бригад.

Этот случай является не только нарушением неоднократных указаний Реввоенсовета Республики не чинить диких расправ на местах с пленными, но приносит неисчерпаемый вред всему делу освобождения трудовой России от белогвардейских банд, тем более что имел место в штабе бригады, где, казалось бы, должны соблюдать интересы Республики.

…Гуманное отношение к пленным со стороны доблестной Красной армии лишний раз докажет, что насилие и беззаконие не там, где под красным знаменем идет трудовой народ на смерть за идеалы социализма, а там – на той стороне, где предводители и вдохновители насилия кричат об истинной свободе народа и расстреливают наших комиссаров, командиров и красноармейцев. Милостивое отношение даже к врагам Республики лишь внесет в ряды колчаковских банд разложение и заставит офицеров, в массах своих явно сочувствующих задачам рабоче-крестьянской власти Советов, массами переходить на сторону Красной армии.

Соблюдая интересы Республики, приказываю в армиях вверенной мне группы прекратить расправы на местах с пленными офицерами и солдатами противника и строжайшую ответственность за исполнение сего приказа возлагаю на командный состав и военных комиссаров…».

Историк Мельгунов предложил формулу, которая была много раз повторена авторами других исследований о терроре. Она уже вошла в учебники.

Мельгунов утверждал: красный террор – часть государственной политики, белый террор – стихийные, не поощряемые сверху «эксцессы». В этом он видел принципиальное отличие между двумя явлениями. Историк задал, как ему казалось, риторический вопрос:

«Где и когда в правительстве генерала Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля звучали голоса с призывом к систематическим официальным убийствам?»

Сразу обращает на себя внимание: Сергей Петрович не упомянул имени генерала Корнилова, который, как мы помним, отдал приказ «пленных не брать!» еще за семь месяцев до объявления Совнаркомом красного террора. «Эксцесс» на уровне командующего Добровольческой армии…

Пройдемся коротко по персоналиям из списка Мельгунова.

Деникин. Когда его армия еще надеялась взять Москву осенью 1919-го, Особое совещание собралось решать судьбу побежденных. Решили: коммунистов расстрелять. Кутепов, Шкуро, Мамонтов, Слащев и прочие догадались бы и сами. Также не отнесешь к «эксцессам», что белоказаки вывозили из захваченных городов и сел многокилометровые обозы с «зипунами». Иначе бы на Москву не пошли.

Колчак. «Командирам я приказываю расстреливать всех захваченных коммунистов», – говорил адмирал в газетном интервью в августе 1918-го. Это он еще толком не начинал воевать… Колчак в перечне Мельгунова, наверное, самый уязвимый персонаж.

Врангель. В приказе от 29 апреля 1920 года барон потребовал «расстреливать всех комиссаров и коммунистов, взятых в плен».

Можно добавить и Юденича, наступавшего с северо-запада, а очевидец – русский писатель Александр Куприн, находившийся при армии. «Расстреливали только коммунистов» – Куприн имел в виду, что насилием подчиненные Юденича не злоупотребляли.

А коммунистов в стране насчитывалось, между прочим, около 300 тысяч человек! На каждого приходилось по несколько расстрельщиков, которые ссылались на приказы первых лиц. Не было пощады также и другим категориям населения, от представителей местной власти до крестьян, участвовавших в «черном переделе». То, что белые не убили больше, чем успели, заслуга не их…

Формула Мельгунова не выдерживает первого соприкосновения с фактами.

Между тем открываем современный учебник «История России с древнейших времен до наших дней» под редакцией члена-корреспондента РАН А. Н. Сахарова, рекомендованный для изучения абитуриентам, студентам, преподавателям. Читаем (том второй, стр. 431): «…Красный террор был первичным явлением, белый – производным… Красный террор, таким образом, – государственная система, декретированная сверху уже в первые месяцы существования большевистского режима. Белый же террор, что в свое время отмечал С. П. Мельгунов, выступал в качестве эксцессов на местах, с которыми пусть вяло, непоследовательно, но вели борьбу носители белой идеи». (Да не вели они такой борьбы! А «декретирована» вплоть до конца 1918 года была мировая война, уносившая в месяц сотни тысяч убитыми, ранеными, задохнувшимися от газов, умершими от тифа и испанки…)

Но дело даже не в этом. Терроры различных цветов и оттенков в Гражданскую – явления не отдельные, а взаимосвязанные. И это особенно наглядно проявлялось в местностях, где власть много раз переходила из рук в руки. Самые ценные свидетельства о терроре – оттуда.

…Писатель Владимир Галактионович Короленко – святой русской революции. Все лихолетье он провел почти безвыездно в Полтаве. Всероссийская слава писателя уберегла его семью от террора. Февралисты, большевики, петлюровцы, немцы, деникинцы, атаманы… Многих повидала Полтава. Красные арестовывают горожан за сотрудничество с белыми, белые – за сотрудничество с красными. Родственники арестованных устремляются за помощью к писателю. Тот пытается заступиться. Часто убеждается: поздно…

В июне – сентябре 1920 года Короленко отправил шесть писем красным вождям. Конкретный адресат – нарком просвещения Луначарский. Однако вопросы – явно не по ведомству Наркомпроса. Обращаясь, по существу, к Ленину (до которого слова писателя дошли), Владимир Галактионович, в частности, писал:

«Деятельность большевистских Чрезвычайных следственных комиссий представляет пример – может быть, единственный в истории культурных народов. Однажды один из видных членов Всеукраинской ЧК, встретив меня в полтавской Чрезв. ком., куда я часто приходил и тогда с разными ходатайствами, спросил у меня о моих впечатлениях. Я ответил: если бы при царской власти окружные жандармские управления получили право не только ссылать в Сибирь, но и казнить смертью, то это было бы то самое, что мы видим теперь.

На это мой собеседник ответил:

– Но ведь это для блага народа.

Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведенные в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу».

Письма Короленко к Луначарскому были опубликованы за границей в 1922 году, уже после смерти автора. Они справедливо считаются ценнейшим свидетельством времени, а зачастую также неким «политическим завещанием» писателя, квинтэссенцией его размышлений в годы Гражданской. Последнее – неверно. В этом убеждаешься, когда знакомишься с дневниковыми записями Короленко.