Солнце на дороге - Андрей Максимов

— Малко, скажи, а Леший — это чудо?

Малко оглянулся, посмотрел, как показалось полковнику, зло и ничего не ответил.

«Наверное, не чудо, — решил Антошин. — Если хозяин воды не чудо, то почему хозяин леса должен быть каким-то особенным?»

Шли они так шли, и вдруг Малко резко остановился.

Ярко-красные осенние листья. Поваленное дерево с раздвоенной кроной.

Зарубки не было. Гриб тоже исчез.

Но место, черт возьми, то самое!

Антошин вспомнил, как говорил ему Голос: «Когда люди шагают вперед, не глядя назад, очень быстро они оказываются у того места, из которого вышли, потому что ходят по кругу».

«Ну уж нет, — подумал полковник. — Это слова, конечно, хорошие, но к нашей истории отношения не имеющие. Не по своей воле мы по кругу ходим, явно не по своей. А значит, оглядывайся назад не оглядывайся — выйти самим не удастся».

И тут Антошин наконец услышал то, что давно хотел услышать, — подозрительный звук. Значит, опасность действительно есть, не придумана она.

Казалось, рядом кто-то с аппетитом хрустит яблоком.

Антошин огляделся — никого.

Вук сорвался с плеча и ринулся туда, откуда раздавался яблочный хруст.

— Стой! — крикнул Антошин.

Куда там! Ворон летел, как пущенная в цель стрела.

— Почуял, — печально сказал Малко. — Почуял Вук. Так. Всё. Быстро, Инородец, снимай одежду да выворачивай наизнанку.

— Зачем?

— Вывернем одежду — выйдем из леса. Давай.

Полковник начал уже было снимать рубаху, потом решил: «Нет! Всякому бреду должны быть границы. Рубаху вывернуть, чтоб из леса выйти, — какая связь?»

Малко торопил:

— Давай же быстрей! Давай!

«Все-таки надо подчиниться. — Антошин снова начал снимать рубашку. — В этой стране, где бред, а где не бред, сразу и не разберешься».

И тут полковник Антошин Николай Васильевич, повидавший в своей жизни немало всякого, увидел то, что не то что увидеть, а представить себе никогда не мог.

Листья деревьев обрели форму человеческого тела. Невысокий старик не возник, а словно проявился среди зелени леса, как изображение на фотографии.

Одет он был явно не по погоде: тулуп, подпоясанный зеленым ремешком, шапка. Борода старика была настолько огромной и густой, что закрывала не только рот. Глаза, казалось, тоже прятались за ней. Во всяком случае, совершенно невозможно было разобрать, по-доброму он глядит или неприветливо.

В руках незнакомец держал тот самый белый гриб на толстой ножке и хрустел им, словно яблоком.

Раз! — и снова только листья и ветки.

Старичок растворился так же внезапно, как появился.

Хруст остался. Однако раздавался он уже из другого места.

Вук полетел туда.

— Бежим отсюда! — Полковник схватил Малко за руку. — Нехорошее тут что-то. Бежим!

Но Малко выдернул руку и сказал совершенно спокойно:

— Куда? Лес же кругом! Разве в лесу от Лешего убежишь? Все, Инородец, погибли мы с тобой. Погибли!

Словно в подтверждение этих слов раздался хохот. Такого смеха полковнику Антошину Николаю Васильевичу слышать не доводилось.

Этот хохот шел не из какого-то одного места — он звучал повсюду. От него зашумели деревья, а Вук рухнул на землю и спрятался под поваленное дерево.

Антошин почувствовал, как пот вмиг прошиб его с ног до головы, рубашка прилипла к телу, задрожали руки.

Ничто не могло испугать полковника Николая Васильевича Антошина. Ничто и никто. Кроме одного: непонятного, того, что быть не может, а есть.

И снова соединились листья. Теперь уже совсем рядом с полковником — только руку протяни — возник старик.

Ножку гриба он уже съел и, доедая мясистую шляпку, строго спросил:

— Почто ко мне в лес притопали, разрешения не испросив?

Голос у него была старческий, слабый. Невозможно было представить, что это тщедушное тело могло породить такой великанский хохот.

Малко упал на колени:

— Прости нас, хозяин леса! Прости! Мы…

Леший перебил, не дослушав:

— Одежду правильно выворачивал. Только, парень, вывороченная одежда, может, из леса и сподобит выйти, ежели вдруг заплутал. А от меня уйти навряд ли поможет. — Старик вздохнул. — Сам понимаешь, от меня никто уйти не сможет.

Леший вдруг расхохотался. На этот раз не исполинским, волшебным, а старческим, обычным, отрывистым смехом.

Старик повернулся к Антошину:

— А ты, инородец, что ниц передо мной не пластаешься?

— Откуда ты знаешь, что я инородец?

Леший улыбнулся:

— Вот ты смешной какой! Я — тебе вопрос, и ты мне — вопрос. Эдак долго можно разговаривать…

— Прости его! — взмолился Малко. — Он — инородец, он из иной страны, из заоблачной. Он не ведает наших обычаев.

Старик усмехнулся:

— Знает не знает — конец-то один!

«Да что же это такое? — обозлился на самого себя Антошин. — Зачем я его слушаю только? Чего я с ним разговариваю? Ведь явно же никакое он не чудо. А надо идти чудо искать. Чего ж мы время-то теряем?»

Антошин еще много о чем хотел бы подумать, лишь бы не признаваться самому себе в невероятном: он не может сойти с места. Не может.

Чувствует себя прекрасно, все понимает, все видит, осознает, но только с места сдвинуться не в силах. Ни на шаг. Словно приклеился к земле.

— Ну что ж ты? — хмыкнул Леший и задребезжал своим старческим смехом. — Иди, куда ты там топать собрался.

И руки Антошина слушались. И глаза глядели нормально. И голова была в полном порядке. Вообще все было в полном порядке.

Только не мог полковник сдвинуться с места.

— Идете куда? — спросил старик, доедая гриб.

Антошин успел подумать: «Правду ему говорить нельзя, а врать бессмысленно, потому что он, видимо, все и так понимает…»

Впрочем, Леший в ответе вовсе не нуждался.

— Идете куда — это мне не важно. Семья у меня большая. Детей много. Жена. Так что слуга мне нужен.

— Не-е-ет! — закричал Малко. — Не убивай!

Леший вздохнул и произнес тяжело:

— Матери вот только нет у меня. Нету у меня матери.

Он замолчал и, как показалось полковнику, задумался о чем-то печальном и очень для себя важном.