Ставка на Проходимца - Илья Бердников

Все это весьма напоминало мне Ближний Восток, если бы не несколько явных различий: женщины, одетые или в широкие штаны, или в короткие — до колен — юбки, сверху носили просторные рубахи и ходили с непокрытыми головами, а волосы их зачастую были перевязаны кожаным ремешком, густо украшенным разноцветными цацками, иногда — заплетены в пару косичек. Мужчины, в основном — гладкощекие, не носили каких-нибудь головных уборов вроде фески или чалмы, а их одежда чаще ограничивалась короткими штанами из тонкой кожи, иногда — каким-то подобием халата без рукавов, больше напоминавшего тонкое одеяло, с дыркой для головы. На ногах у всех или не было ничего, или присутствовали какие-то гибриды между сандалиями и мокасинами, хоть и не напоминавшими те, что соорудил себе Имар. Дети, естественно, бегали босыми. Да и лица их не очень-то напоминали семитов, арабов, иранцев или еще каких представителей Ближнего Востока и больше вызывали в памяти старые вестерны.

— Мне они каких-то оседлых индейцев напоминают, — поделился я впечатлениями с Данилычем.

— Да, похоже, — согласился тот. — Я по-первому думал, что тут какие-то арабы-пустынники живут, но потом поменял мнение: действительно, скорее — индейцы. Правда, перьев они никаких не носят и живут не в вигвамах. Да и бородатые среди их мужиков встречаются… хотя и редко. А так народец ничего, мирный. Проблем у нас, из-за того, что мы не местные, не возникало, считай, никаких. По первой, правда, шарахались от машины, как черт от ладана, но привыкли буквально за день. Как я понимаю, — Данилыч растянул губы в улыбке, — приняли его за диковинного зверя. Даже пытались разузнать у нас, чем мы его кормим: не людьми ли? Пришлось объяснить, что пьет наш зверь огненную воду… А, вот мы и пришли!

Улица закончилась просторной, залитой солнцем площадью, посреди площади росло несколько раскидистых деревьев с широкими листьями — такими листьями, похоже, крыли навесы над крышами — и виднелись несколько колодцев… С краю площади, справа от нас, стоял до боли знакомый мне автопоезд марки «Скания», блестя на солнце сине-серой гаммой окраски кабины. При виде него я даже ощутил некоторое стеснение в груди, словно дорогого друга встретил. От борта прицепа был натянут светло-камуфляжный тент, крепившийся другими своими концами к вкопанным шестам. Под тентом уютно стояли складные матерчатые стулья — почти шезлонги! — там же расположился складной походный стол, на котором многообещающе желтел пакет с острой горчицей, стояли кружки из нержавеющей стали… Рядом с тентом дымил сложенный из камней очаг, над которым на импровизированном вертеле висела половина чьей-то тушки…

Мы подошли к автопоезду, и я поставил мотороллер на подножку. Медленно прошел мимо кабины, провел рукой по трещине в бампере… даже сам удивился, как ласково это сделал. Вблизи стали заметны царапины и вмятины на бортах прицепа, недостающие колпаки на замененных колесах, разбитая левая фара и сигнал поворота… Видно было, что «Скания» преодолела немалые трудности, пока выбралась с Пиона.

И на ней поставил свою печать мертвый город…

Запах жареного мяса аппетитно защекотал нос, отвлекая от грустных мыслей. Меня так и потянуло упасть на один из стульев и впиться зубами в хороший шмат мяса, запивая его каким-нибудь соком или легким вином… Только бы вот еще ополоснуться перед едой…

— Мне нужно привести себя в порядок! — тут же заявила Люська и нырнула в мою спортивную сумку, видимо отыскивая свой зеленый лаковый рюкзачок.

— Да вы тут шикарно устроились! — высказал Данилычу я свое восхищение. — Прямо курорт какой-то…

— Да, неплохо, — довольно протянул Данилыч. — Еще бы море под боком…

Слово «море» царапнуло мой слух. Слишком уж яркими оставались мои воспоминания о тех морях, что попадались мне на Дороге. И родное Черное море не успело этих воспоминаний стереть, или… вылечить?

Мои грустные мысли враз прервались, когда из приоткрытой дверцы пассажирского отсека автопоезда легко выскочила стройная девичья фигурка и подбежала к нам, по пути заботливо крутанув вертел, чтобы мясо не подгорело…

Ками! Улыбающаяся, с ямочками на щеках, с широко распахнутыми миндалевидными глазами и пышным хвостом на голове, она казалась выхваченной из какой-нибудь американской рекламы (на чистокровную японку она мало походила) и вставленной в этот мир. Только, в отличие от рекламных девушек, в ней кипела жизнь. Ками была настольконастоящей, насколько только может быть переполненная энергией юная девушка. Оделась она в светлую рубашечку, выгодно подчеркивавшую ее стройную шейку, и знакомые мне, идеально сидящие стильные брючки, которые выглядели так, словно их доставили только что из магазина. И как девушки умудряются так бережно носить вещи? На миниатюрных ступнях пестрели какими-то цветными побрякушками изящные сандалии. Не девушка, а картинка. У меня даже настроение поднялось.

— Здравствуй, Ле-ха! — Ее карие глазищи сияли… белоснежные зубы блестели в милой улыбке…

Нет, ну в самом деле…

— Здравствуй, Ками! — Я удивленно рассматривал ее. Надо же, я такой ее еще не видел… словно другой человек!

— Петр Данилович, — раздался из-за спины Люськин голос, — а здесь как с водой? Леш, у тебя что — ни одного нормального полотенца с собой нет?

Ками разом подобралась, взгляд ее сузившихся глаз стал острым, как «кото-хи», висящий на моем поясе, и я сразу увидел ее ту, прежнюю, готовую стрелять с двух рук, кидать равнодушно гранаты или — разбить отточенным ударом чей-нибудь кадык… Готовую предавать, способную на хладнокровное убийство и горячую боевую ярость.

И также — способную разнести кого-нибудь в клочья из спаренного пулемета, как она сделала со своим лжебратом там, на Пионе…

И чего это она?

— Знакомься, Ками, — это моя сестра, Людмила, — каким-то замороженным голосом проговорил я. — Людмила, это — Ками…

— Ты не говорил мне про нее… — улыбнулась Люська, пристально всматриваясь во враз расслабившуюся шебекчанку.

Ками снова заулыбалась и протянула Люське руку. Странно, шебекцы ведь не здороваются за руку: у них это — дурной тон! И кто поймет этих женщин, пусть им даже двадцати нет?

Ками убежала в автопоезд, пообещав приготовить миниатюрную душевую кабинку и повесить нормальное большое полотенце. Я устало бухнулся в кресло, в то, что стояло поближе к шипящему на огне очага мясу. Рядом с креслом тут же уселась Маня, умильно поглядывая то на меня, то на вертел.

Люська, держа на плече свой сверкающий салатовыми бликами рюкзачок, подошла ко мне.

— Какая красивая, — проговорила она, словно обращаясь не ко мне, а говоря в пространство. — Просто куколка! А фигурка… Расскажешь о ней?

— Чего о ней рассказывать? — испуганно-недовольно буркнул я и тут же подумал, что и Саньку нужно заказать болтать лишнее о Ками.

Куколка! Смотри-ка, куколка!

Куколка-куколка, скажи, кто твой кукловод? Сообщи, что делать, как с тобой обращаться, чтобы ты не разнесла и не спалила весь театр?..