Ночь лунного страха - Ирина Арбенина

Как же нет, когда я сама его видела?" Она хотела все это сказать, но получалось, что она говорит как бы сама с собой. Хочет сказать, а ничего не слышно. Хочет встать из-за стола и не может.

Котенок Иржик выглянул из кармана фартука приветливой, но такой непонятливой хозяйки дома.

«Чертенок, у него такой вид, как будто он сейчас наконец заговорит и все объяснит мне!» — подумала Дэзи. Но котенок, очевидно, решил не изменять своим привычкам и спрятался снова.

Свесив голову набок, как сломанная кукла, Дэзи тихо сползла со стула на пол. Ничего ей больше не хотелось выяснять, ничего не хотелось делать… Только спать, и все.

Дэзи не появилась за ужином.

— Вы не знаете, куда запропастилась наша девочка? — поинтересовалась Светлова у ее жениха.

— Как? Разве вы не в курсе?

— Нет…

— Неужели она вас не предупредила?

— О чем?

— Странно, что она ничего вам не сказала… Мне Отчего-то казалось, что она очень дружна с вами.

— Вы мне льстите…

— Право… Какое непростительное легкомыслие!

Могла с вами и попрощаться…

— А что все-таки случилось?

— Дэзи поехала к отцу.

— Вот как?

— Да. Они давно не виделись, и сами понимаете…

— А когда она вернется?

— Право, мне это пока неизвестно. Кстати, завтра я тоже уезжаю. Намерен присоединиться к ним.

— Ага! Вам, кажется, предстоит серьезное испытание — знакомство с родителями невесты, не так ли?

— Вы угадали, — польщенно улыбнулся художник.

Еще несколько томительных минут ожидания, пока не подали трап, и Никита Лопухин, эмигрант в первом поколении, гражданин Соединенных Штатов Америки, снова ступил на землю своей исторической родины.

За три свободных часа, что были у него в Москве, — столько времени оставалось до вылета в далекий сибирский город — он успел только взглянуть на дом, в котором родился и откуда его увезли, когда ему было восемь лет.

Тогда шел восемьдесят пятый год. И, насколько Никита помнил то время, это была жизнь, в которой всегда чего-то не хватало. Причем самого необходимого. Иногда не хватало всего сразу: туалетной бумаги, напора воды в кране, чтобы зажигалась газовая колонка в их старом доме; молока, зубной пасты, постельного белья…

Это было время очередей — всех за всем. Длинных, многочасовых, безобразных, со спонтанно возникающими драками, ссорами, перепалками, когда люди теряли человеческий облик. Одни были готовы выцарапать глаза ближнему; другие, напротив, были молчаливы, безответны, могли часами тупо и покорно стоять на одном месте в надежде получить килограмм гречневой крупы.

Однажды мама, которая не переносила эти стояния физически — ее начинало тошнить, — все-таки выстояла одну такую очередь, чтобы купить ему — только два килограмма в одни руки! — апельсины.

Она вернулась совершенно измочаленная, с темным от усталости и гнева лицом и сказала:

— Это унижение. Человек не должен мириться с унижением. Потому что, если он, хоть и ненадолго, но соглашается, что его считают дерьмом, он в дерьмо и превращается. Я все сделаю, чтобы мы уехали отсюда.

И она сделала все.

И они уехали….

Она была так сердита на родину, что они не взяли ни одной русской книги. «Тебе это больше не нужно, — сказала она. — Ты будешь читать на другом языке, ты будешь осваивать другую культуру», — сказала мама.

И Никита освоил эту другую культуру и даже стал думать на другом языке. И забыл напрочь ту прежнюю жизнь… Из их нового дома она казалась нереальной. Его новые сверстники, не представляющие, что возможен завтрак без апельсинового сока, не верили и его рассказам о том, что кто-то стоит несколько часов на одном месте, чтобы купить несколько апельсинов.

И вот теперь благодаря стечению весьма необычных обстоятельств он вновь оказался перед домом своего детства, в котором родился и провел первые годы своей жизни. И пытался вспомнить того восьмилетнего мальчика…

Получалось плохо… К тому же он уже опаздывал на самолет.

Поскольку, живя за границей, он никогда почти не вспоминал здешнюю российскую жизнь, то соответственно и что такое ностальгия, было ему не очень понятно. Но, может быть, подсознательно, подспудно что-то этакое все-таки существовало? Может быть, эта неосознаваемая ностальгия проявилась в том, что, "когда он в первый раз по-настоящему влюбился, его избранницей стала русская девушка?

Впрочем, копаться в своих чувствах, ощущениях и движениях души действительно было некогда. Пора было в аэропорт. И потом — в далекий сибирский город… А там еще дальше. Ему предстояло добраться до такого забытого богом и людьми местечка, что само его существование казалось отсюда, из Москвы, нереальным. Чудилось, что, когда Лопухин наконец доберется до этой географической точки, там ничего не окажется… Так, дыра… Как от гигантского метеорита. Пустота.

В ранней юности Никита долго выбирал призвание. Сердце ни к чему особенно не лежало. Запуганный, как и полагается западному человеку, психологами, он придавал большое значение правильному выбору дела своей жизни. А нелюбимая работа, с точки зрения психологии, стояла как раз на одном из первых мест среди причин хронического мужского алкоголизма… Дабы не спиться в зрелом возрасте от «насильно милой» работы — что и предрекала наука психология сделавшим не правильный выбор! — Никита долго и старательно ломал голову, пытаясь определить свое призвание. Прикидывал так и эдак, проверял себя всевозможными тестами.

Пока вдруг не понял…

Однажды, когда ему было лет четырнадцать и они уже давно жили в Америке, в их городке пропал мальчишка. Полиция сбилась с ног, родители мальчика были на грани самоубийства. Арестовали сгоряча какого-то бродягу, заподозренного в сексуальных посягательствах на малолетних. Ничего не помогало.

Мальчишка как в воду канул.

Нашел его Никита. Он вспомнил, как однажды этот соседский паренек хвастал, что отыщет клад. А когда оказалось, что исчезли из дома фонарь и веревка…

И вот, ломая к окончанию колледжа голову над тем, какую стезю в жизни выбрать, Лопухин вдруг понял, что все-таки есть что-то, что ему интереснее всего. Это «что-то» означало — разгадывать загадки, находить ответы, распутывать клубки удивительных обстоятельств, которые так часто сплетает жизнь. Так или иначе, но к окончанию колледжа юный Лопухин наконец определился со своим призванием. Оставалось только выяснить, где за такого рода занятия будут еще и платить деньги. Выходило, что в полиции… Но работа в полиции — на взгляд юного Никиты — это было чересчур! Он был слишком вольным от природы человеком — форменная одежда и подчинение пугали его, как силки птицу. И он даже сначала решил, что выберет все-таки эту профессию, но будет в ней свободным художником. Детективом, который сам по себе. Частным детективом! Но потом выбрал другой путь. Он поставил себе цель достичь в своем деле такого уровня совершенства, когда профессионализм, признание коллег и успех приносят наконец пусть и относительную — абсолютной все равно не бывает! — но свободу.