Отряд отморозков. Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу - Сэм Кин

беседы он назвал сотрудникам спецслужб имена еще нескольких предполагаемых коммунистов: своих студентов, секретаря, близкого друга и его жены. Он также предложил внедрить через Манхэттенский проект тайных агентов в местное научное сообщество для слежки за коллегами. Все это может разочаровать тех, кто считает Оппенгеймера мучеником из-за преследований, которым он подвергся в период маккартизма 1950-х гг. Но в те дни, когда он отчаянно пытался восстановить свою репутацию, он не гнушался ничем и был готов предать почти любого.

Что же касается Паша, фанатизм сослужил ему не лучшую службу. В слежке за Оппенгеймером и другими подозреваемыми он часто применял крайние меры, например, охотясь за диверсантами, остановил пассажирский поезд, что привело в ярость железнодорожных чиновников. У него также была дурная привычка красть из кабинетов своих начальников секретные документы – на следующий день он с ухмылкой возвращал бумаги, чтобы преподать им урок соблюдения мер безопасности. Это никому не нравилось. Паш разозлил почти всех старших офицеров, с которыми работал в течение года, и к концу 1943 г. они искали способ от него избавиться: хорошо бы послать его в Европу, а еще лучше – туда, где стреляют. Очень кстати у Гровса нашлось задание, соответствовавшее этим пожеланиям.

Глава 30

Прекрасный Пенемюнде

Во второй половине 1943 г. британцы стали замечать признаки того, что, как и предрекали немецкие генералы, «веселье» с «Фау»-оружием вот-вот начнется. Здравый смысл подсказывал, что нацисты будут запускать ракеты с севера Франции – ближайшей к Лондону подходящей точки. Как назло, самолеты-разведчики действительно обнаружили там нечто крайне неприятное: немцы усиленно трудились над созданием масштабной инфраструктуры. В некоторых случаях они устанавливали нечто вроде гигантских лыж – рельсов для запуска ракет к целям. Рядом рылись траншеи – настоящие каньоны – для сооружения гигантских бункеров. Хуже того, сбежавший французский военнопленный, который в июне 1943 г. добрался до американского посольства в Швейцарии, заявил, что недавно сопровождал контейнер с тяжелой водой в Пенемюнде. Он не знал, для чего она предназначалась, но, учитывая, что тяжелая вода применялась не в ракетной технике, а только в ядерных исследованиях, интерпретировать эти данные оказалось несложно. Нацисты явно разрабатывали в Пенемюнде атомные ракеты, а заодно сооружали на севере Франции пусковые площадки, чтобы направлять их в сторону Лондона.

Но не все пришли к таким пугающим выводам. Влиятельная группировка в британской разведке считала ракетную опасность преувеличенной и призывала не обращать внимания на Пенемюнде, уверяя, что это просто завод по производству авиационных бомб или даже безвредных мощных насосов. Незачем изобретать новые угрозы, нацистских танков и истребителей и так достаточно для беспокойства, уверяли они. Вскоре в разведывательном сообществе Соединенного королевства разразилась настоящая гражданская война, и ситуация накалилась настолько, что 29 июня Уинстону Черчиллю даже пришлось выступить в качестве арбитра в ходе специального ночного заседания. Проходило оно в подземном помещении, глубоко под правительственными зданиями Уайтхолла. Там, за массивной зеленой дверью со смотровой щелью, находился командный центр британского правительства, темное пространство без окон с П-образным столом, покрытым синей тканью.

В ту ночь друг против друга выступили доверенные лица Черчилля – Дункан Сэндис и Фредерик Линдеманн, лорд Черуэлл. Родившийся в Германии Черуэлл был известным физиком из Оксфорда и отличался отвратительным нравом: по слухам, он презирал евреев, женщин и африканцев, а все свои добрые чувства направил на Черчилля, в которого был чуть ли не влюблен. Он служил личным научным советником премьер-министра и в этом качестве настаивал на незначительности угрозы, которую мог представлять Пенемюнде. Против него выступал Сэндис, офицер разведки и зять премьер-министра, восемь лет назад женившийся на Диане Черчилль. В начале войны Сэндис едва не потерял ногу, попав в аварию, когда однажды ночью его водитель заснул за рулем. Он пережил несколько изнурительных месяцев реабилитации, и Черчилль, сжалившись над ним, назначил его руководителем комиссии по изучению ситуации в Пенемюнде. Такой знак благосклонности вывел Черуэлла из себя, и он невзлюбил молодого соперника.

Той ночью Сэндис первым представил свой доклад, суммировавший все доказательства, которые собрала его команда: показания пленных, сообщения агентуры, разговор между фон Тома и Крювелем, разведывательные фотографии ракет в Пенемюнде и бетонных бункеров, строящихся на севере Франции. Изложение своих доводов он завершил пугающей статистикой. Учитывая их предполагаемый размер, «Фау»-ракеты могли убить или ранить примерно 4000 человек за раз; при запуске одной ракеты в час в течение месяца число жертв среди гражданского населения может составить 2 млн.

После выступления прокурора Черуэлл изложил доводы защиты. Он намеревался унизить Сэндиса, но вынужден был соблюдать осторожность, выступая против зятя Черчилля. Поэтому он заявил, что просто хочет сыграть роль advocatus diaboli, адвоката дьявола, и затронуть несколько аспектов из доклада Сэндиса. Во-первых, по его мнению, пленные и агенты – источники заведомо ненадежные. Слишком полагаться на них не стоит. Что касается разведывательных фотографий, то они были сделаны с такой большой высоты, что детали в лучшем случае выглядят неоднозначными. Там, где Сэндис видит «ракеты», он, Черуэлл, видит только расплывчатые белые пятна, а они могут быть чем угодно. К тому же если бы немцы действительно испытывали огромные разрушительные ракеты на побережье Балтийского моря, то британские агенты в Швеции – всего в 150 км – наверняка хоть что-то бы о них услышали. В припадке гордыни Черуэлл настаивал на том, что немцы никак не могли разработать такие сложные ракеты, потому что британские инженеры пока не достигли ничего подобного, а фрицы определенно не могут опережать наших парней. Черуэлл пришел к выводу, что кляксы в форме труб на фотографиях, скорее всего, были вовсе не ракетами, а «авиационными торпедами», запускаемыми с самолетов, – обычное вооружение, ничего особенного. Возможно, все это вообще было обманом, призванным отвлечь союзников от реальной опасности в каком-то другом месте.

Черчилль обдумывал услышанное. Он мало разбирался в науке и только что наблюдал, как два его ближайших советника приводят диаметрально противоположные доводы. К счастью, в распоряжении Черчилля было и третье мнение: помощь в принятии решения ему оказал Реджинальд Джонс. Первоначально 31-летний Джонс был креатурой Черуэлла, но в тот момент работал в разведке с Сэндисом и, следовательно, мог представить сбалансированное мнение. Джонс уже произвел впечатление на Черчилля своей проницательностью в других вопросах, и теперь премьер-министр повернулся к молодому человеку, ткнул в него пальцем и зычно повелел: «А теперь, доктор Джонс, хотелось бы услышать истину!»

Джонс подобрался – это была самое важное выступление в его карьере. Он сильно нервничал, потому что собирался опровергнуть доводы своего наставника Черуэлла. Начал Джонс с указания на то, что, сколь бы ненадежными ни были отдельные агенты или пленные, в данном случае они предоставили слишком много подтверждающих друг друга подробностей, чтобы отмахнуться от всего этого как от слухов. Если строительные площадки или полигоны для ракетных испытаний служили просто камуфляжем, то это было на редкость глупо. Выбрасывать на ветер миллионы рейхсмарок и буквально выливать тонны драгоценного бетона в фиктивные бункеры и фальшивые стартовые площадки? Огромные масштабы этих проектов доказывали их подлинность. Джонс также опроверг довод о том, что «трубы» на фотографиях являются авиаторпедами: с учетом их размера и массы ни один известный самолет не смог бы их поднять.

Здесь Черчилль крикнул: «Стоп!» – и повернулся к Черуэллу со злорадной ухмылкой. «Слышишь? – сказал он. – Это весомый довод против тебя». Черчилль также оценил юмор ситуации, ведь именно Черуэлл выдвинул Джонса. «Помнишь? – хмыкнул он. – Ты сам его со мной познакомил».

Черуэлл пытался контратаковать, но безуспешно. Черчилля удалось убедить, и с того дня немецкая ракетная программа в Пенемюнде была официально признана угрозой для союзников. То, что они узнали в течение следующих полутора месяцев, только усилило их опасения.

К середине войны Пауль Росбауд – берлинский издатель, взявший оперативный псевдоним Грифон, – отлично отработал навык совершать мелкие диверсии против нацистов. Он заклеивал письма чрезмерным количеством марок, изводя бумагу, и усугублял характерную