Сердце из нежного льда - Светлана Лубенец

– Допустим, я писаный красавец! Тогда вообще непонятно, почему из этого… как его… Антиноя я превратился в местоимение? Хотелось бы остаться древним греком!

Алла задумалась.

– Антиной – он очень красивый, но… каменный, холодный… А ты, Макс, живой… Неопределенное местоимение всплыло, может быть, потому, что я никогда не могла понять толком, как к тебе отношусь… С самого начала не понимала… Да и сейчас… А вот ты меня всегда понимал… Один ты…

– Я тебя чувствую, Алка. Я тебе и раньше говорил, что понимаю – тебя кто-то здорово обидел или оскорбил, и ты теперь зла на весь род мужской.

– Я не зла! Я вас всех ненавижу!!! – Алла закусила губу. Она лопнула, и из-под высохшей корочки показалась капелька крови.

– Ну, знаешь, милая, ты сама себе противоречишь! – усмехнулся Макс.

– Да?

– Да! Если ты ненавидишь, то должна радоваться, что все так получилось с… Удильщиком.

– Как ты можешь такое говорить! – ужаснулась Алла. – Я никогда никому не желала смерти!

– А Фотографу?

– Ему… не знаю… может быть, но так… несерьезно…

– Меня ты тоже ненавидишь? – Макс выпрямился на стуле и развернул плечи, будто желая принять ее ответ прямо в грудь, как отравленную стрелу.

– Тебя? – растерялась она. – Тебя… нет… Я же сказала, ты единственный человек, который меня понимает. Нет, пожалуй, не единственный… Есть еще Леха Никифоров, бывший одноклассник. Помнишь, я тебе говорила, что иногда ужинаю у него в кафе? Он тоже меня всегда понимал… но ты, Макс, лучше…

– Выходит, я исключение из твоего правила?

– Возможно… Я никогда об этом не думала.

– То есть ты принимаешь меня таким, каков я есть?

– Да… Пожалуй…

– А ведь я, Алла, тоже оборотень, если придерживаться твоей терминологии.

– Да?

– Да! У меня, как ты знаешь, была жена, а я ее, как последний мерзавец, бросил.

– Ты же говорил, что вы разошлись полюбовно!

– Ага! Полюбовно! Знаешь, что мне не нравилось в моей жене?

– Ну?

– То, что она не желала меня обслуживать. Это я опять пользуюсь твоей терминологией. Приходишь из института, а в холодильнике – ни хрена. Одни пельмени!

– Она ведь тоже училась. Мог бы и сам в магазин зайти. И сварить что-нибудь мог – не развалился бы.

– Мог. И ходил. И даже щи варил. Надоело. В нашем обществе принято, что это делает женщина.

– Я ненавижу наше общество!

– А обществу плевать на твою ненависть! А мне, честно говоря, плевать на общество! Я, знаешь, думаю, что мы просто не любили друг друга. Если бы она любила, то расстаралась бы на что-нибудь покруче пельменей. А если бы я любил, то не заметил бы, что трескаю одни пельмени. Скажешь, не так?

– Макс, ты же знаешь, я не желаю ничего слышать о любви. Ее не существует! Есть только красивые слова, которые маскируют обычное животное совокупление.

– А Удильщик-то тебя любил!

– С чего ты взял?

– Из твоего рассказа понял. Впрочем, нет… раньше… Тогда, когда его в твоем коридоре увидел. Честно говоря, я потому и не звонил, и не появлялся у тебя. Думал, что он своим молодеческим пылом тебя все-таки развел на любовь. Алка! Скажи! Может, ты его все-таки любила? Потому и убиваешься так…

– Я много думала об этом…

– И что?

– Я давно разучилась любить, Макс. Я восхищалась им, его, как ты говоришь, молодеческим пылом. Он был одновременно и умным, и по-детски восторженным, солнечным. Ему нравилось жить, любить, и он этим заражал.

– Надо же! Такие слова и о ком!!! О ненавистных мужиках!

Макс почувствовал, что Алла снова готова была заплакать. Сейчас это уже лишнее. Она почти без сил. Лицо уже отливало зеленым.

– Знаешь, – сказал он, – я позвонил тебе на работу и попросил оформить отпуск за свой счет на четыре оставшихся до выходных дня. Отоспись. Тебе это необходимо.

– А ты… Ты… уйдешь? – В голосе Аллы слышалось такое отчаянье, что он поспешил ее заверить:

– Нет, не бойся. Я останусь. У меня тоже отпуск за свой счет.

– Из-за меня?

– Я его взял для других дел, но вполне могу провести пару дней с тобой.

Алла покачала головой:

– Нет, иди домой, Макс, и извини меня. Я совсем обнаглела. Конечно же, у тебя куча своих дел.

Он хотел возразить, но она положила свои холодные пальцы на его руку и повторила:

– Иди домой, Макс. Честное слово, со мной будет все в порядке. Я никаких глупостей не сделаю. Во-первых, нет сил даже лишний раз двинуть рукой, а во-вторых, ты прав: я должна мучиться. Это ужаснее смерти. И… иначе все не имеет смысла…

– Ладно, я подумаю. Ты давай-ка засыпай, а я немножко покараулю твой сон. Заснешь – уйду.

Алла кивнула и закрыла глаза. Измученная, она заснула довольно быстро. Макс смотрел на ее сильно осунувшееся и подурневшее лицо и думал, что такую он любит еще сильнее. У него щемит в груди от сочувствия, сострадания и полного единения с ней. Рядом с Аллой он готов был бы до конца жизни есть одни пельмени, хот-доги, гамбургеры или черный хлеб с солью. Он вздохнул и вынул из кармана голубой прямоугольник ламинированного картона. Районный отдел записи актов гражданского состояния напоминал, что через две недели назначено его бракосочетание. Макс запустил обе руки в густые волнистые волосы греческого Антиноя. Что ему делать? Как поступить? Он любит одну женщину, а под венец должен вести другую. Должен? А кто сказал, что он должен? Кто его заставляет? А что, если порвать этот сверкающий пленкой прямоугольник? Нет… Нельзя… Это по-свински и даже более того… Непорядочно. Он сам предложил Анне расписаться. Она его ни о чем не просила, ничего не требовала. Он сам все затеял, а теперь… А что теперь? Разве Алле он нужен? Нет! То есть сейчас, конечно, нужен, а потом… Когда она немного отойдет от потрясения и горя, все будет, как всегда. Он всего лишь Некто, то есть – Никто! Приходящий любовник! Чуть ли не мальчик по вызову! Нет! К чертям собачьим! С этой женщиной надо рвать! И он обязательно порвет… как только она придет в себя.

Макс обрадовался принятому решению и наклонился над Аллой. Сейчас он поцелует ее в лоб, чтобы ей лучше спалось. Отдаст ей эдакий братский… или даже отеческий поцелуй, а завтра, если Алле будет лучше, он сразу с утра поедет к Анне. Она его уже, наверно, обыскалась. Макс еще ниже наклонился к Алле и поцеловал в… шершавые губы. Она в ответ, не проснувшись, лишь чуть дернула плечом, а его окатила горячая волна нежности и любви. Он отдал бы все на свете, чтобы жениться на этой зацикленной на мужской подлости женщине. На самом деле подлость и похоть не имеют четкой половой принадлежности. Подлыми и похотливыми бывают как женщины, так и мужчины. А любовь все же существует. Ему очень хотелось бы, чтобы ее не было. Тогда он со спокойным сердцем бросил бы Аллу сейчас одну и поехал бы к Анне.