Левиафан - Валерий Ковалев

— Здорово! — умилились подводники и опорожнили еще по кубку.

Как оказалось, их мнение разделяли и другие. Многие в зале стали нестройно подпевать, а один из гостей, рыжеволосый верзила, шатаясь подошел к певице и сгреб ее в объятия.

— Ты чего делаешь, гад! — завопил Коробов и, бросившись к обидчику, врезал тому по физиономии. Рыжеволосый взвыл, и ценители искусства, хрипя, покатились по полу.

С криками «полундра!», на помощь приятелю поспешили ракетчики, а вслед за ними, на стороне верзилы, в драку ввязались еще несколько человек.

Некоторое время Ксенженко невозмутимо наблюдал за дерущимися, а потом видя, что сослуживцам приходится туго, встал и поочередно расшвырял всех нападавших. Последнего, самого ретивого, он выкинул в брызнувшее стеклами окно.

Чуть позже, уплатив перепуганному хозяину за учиненный погром, вся компания, вместе с верзилой и его приятелями, оказавшимися моряками с голландского брига, весело распивали мировую за общим столом.

Ровно в полночь отпускники явились на причал и спустились в поджидавший их катер.

— Хорошо отдохнули, с музыкой — едва шевеля разбитыми губами, прошепелявил Коробов.

— Ага, — согласились изрядно помятые ракетчики, — душевно…

На следующий день Суворов с Грейгом и Морев вплотную занялись подготовкой к предстоящей коронации. В пригородах Стамбула были размещены сербские и черногорские отряды вооруженных добровольцев, в городе увеличили число пеших и конных патрулей, а в порту и на базарах провели серию облав, разгромив множество притонов и задержав массу контрабандистов, воров грабителей.

Одновременно с этим, к размещению высоких гостей были подготовлены все дворцовые помещения. Расположенный рядом и превращенный турками в мечеть Софийский собор, в котором намечалась коронация, был вновь освящен, на его звонницу подняли доставленные из Сербии колокола, и храм приобрел свой прежний статус.

В середине июня эскадра с царственными особами под гром салюта и восторженные крики допущенных в порт христиан вошла в гавань и встала на якорь. Императрица со светлейшим, в сопровождении кормилицы, держащей на руках испуганно таращащего глаза «великого князя», и многочисленная свита с великими предосторожностями были доставлены на берег, где их встречали генерал-фельдмаршал и оба адмирала.

Под крики «виват» и восторженный рев едва сдерживаемой преображенцами толпы, все расселись по стоящим у причала каретам и блестящая, сопровождаемая ротой драгун кавалькада, тронулась с места. Весь путь ее следования от порта до дворца был усыпан тысячами благоухающих роз, которые продолжали падать на головы стоящих в оцеплении солдат из окон, с балконов и плоских крыш домов.

На площади перед собором, с купола которого торжественно лился колокольный звон, кавалькада встала, и, выйдя из кареты, все, низко кланяясь, стали осенять себя крестным знамением.

— Вот и свершилось, Гриша, — взглянула на светлейшего прослезившаяся императрица.

Перед коронацией, которая состоялась, на следующий день в соборе при небывалом стечении народа, на всех площадях города был зачитан царский манифест об учреждении на освобожденных территориях единого славянского государства — Дакия и возвращении его столице исконного имени — Константинополь. Обрядом помазания малолетнего наследника на царство руководили патриарх Константинопольский Гавриил и греческий митрополит. Сразу же после коронации во все концы новой Дакии были отправлены гонцы с тестом манифеста, а в Константинополе были объявлены трехдневные празднования.

По их завершению Екатерина со двором и юным монархом, тем же путем отбыли в Санкт-Петербург, а светлейший, вместе с регентом — Александром Васильевичем Суворовым и обоими адмиралами, занялись обустройством нового государства.

Уже через месяц, их стараниями, в Константинополе были учреждены правительственный Сенат и другие государственные учреждения, а Дакия, по примеру России, разделена на губернии и уезды. Одновременно шло формирование регулярной армии, усиление существующей эскадры, а также создание судебных и фискальных органов.

Впрочем, Мореву всем этим долго заниматься не пришлось.

После разгрома османского флота многие из его моряков, не мысливших себя без войны и легкой добычи, отправились в Африку и определилась на службу к берберийским пиратам. Питая фанатичную ненависть к христианам, усиленную небывалым поражением Великой Порты, они, вместе с новыми хозяевами, наводившими ужас на все западное Средиземноморье, предприняли из портов Магриба целый ряд опустошительных рейдов на прибрежные города балканского побережья, а также следующие туда европейские торговые корабли с грузами. Немногочисленная эскадра Грейга, периодически выходя в море, захватила несколько пиратских каперов, однако число нападений не уменьшилось.

Прибытие «Левиафана» в Константинополь оказалось как нельзя кстати, и фельдмаршал поручил адмиралам незамедлительно провести операцию по уничтожению берберийского флота в местах его стоянок. Они находились на так называемом Варварском побережье, в портах Алжира, Туниса и Сале. Там же располагались и многочисленные невольничьи рынки, на которые поставлялись рабы из Европы.

У Грейга имелись необходимые карты, а также полученные от лазутчиков и плененных корсаров сведения о примерном числе пиратского флота.

Спустя несколько дней «Левиафан», в сопровождении паровых фрегатов «Аскольд» и «Таврида», на которые был посажен десант из морских пехотинцев, темной ночью покинул константинопольскую гавань и направился к берегам Африки…

Алжирская галера «Медина», величаво взмахивая тридцатью парами длинных весел, легко скользила по безбрежной глади Тунисского залива. Ее высокую кормовую надстройку и низкий полубак по всей длине корпуса соединял узкий проход, по которому тяжело ступал темнокожий надсмотрщик с плетью, а из-под палубных настилов у бортов, на которых отдыхала вооруженная до зубов команда, доносилась монотонная песня гребцов.

Не ждите нас, отец и мать,

Вам сына больше не видать.

Ударь веслом, ударь еще,

Сильней назад откинь плечо!

Бежит зеленая волна,

Все дальше наша сторона…

Ударь веслом, ударь еще,

Сильней назад откинь плечо!..

звеня цепями, натужно хрипели грубые мужские голоса.

На корме, рядом с рулевыми, в ажурной деревянной беседке, лениво щуря узкие глаза и покуривая кальян, на бархатных подушках возлежал одетый в тюрбан и шитый золотом халат, капитан. Звали его Кемаль Рейс.

Несколько часов назад, у мыса Эт-Тиб, после короткого боя, «Медина» взяла на абордаж испанский галеон «Сан-Фелипе», неосмотрительно приблизившийся к африканскому побережью, который теперь следовал за галерой, с призовой командой на борту. В трюмах захваченного судна находился груз олова, серебра и пряностей, которые Кемаль Рейс надеялся выгодно сбыть в Тунисе.

Снизу, из каюты, доносились приглушенные крики одной из молодых пассажирок галеона, которую насиловал чернокожий помощник — мавр, дым кальяна приятно дурманил голову, все складывалось, как нельзя лучше.