Ход с дамы пик - Елена Топильская

— Куда положить конфетку? — спросила я и взяла из вазы шоколадную конфету.

Антон показал на край подоконника за занавеской, и я послушно спрятала туда конфету, пробормотав: «Домовушечка, это тебе, угощайся».

— А что же мы тогда не вместе, раз мы такая идеальная пара? — спросила я журналиста, поправляя занавеску после жертвоприношения домовому.

— Размолвки бывают даже у идеальных пар. Но я не знаю, почему вы разошлись. Если вы считаете возможным со мной это обсудить, я попробую найти причину. Я немножко разбираюсь в психологии, имею кое-какое образование…

Странно, но я не возразила. Старосельцев представлялся мне человеком, которому хотелось рассказывать о своих проблемах. Есть такой тип людей, я сама такая. Сколько раз я слышала от своих подследственных — «Сам не понимаю, почему я вам все это рассказываю»; да и не только подследственные, просто знакомые и даже еле знакомые часто выплескивали на меня очень личные вещи, хотя я их об этом и не спрашивала.

Я стала собираться с мыслями, чтобы четко изложить суть размолвки со Стеценко, и меня снова захлестнула волна обиды. Я припомнила все, и меня как прорвало. Сбиваясь, жестикулируя, я стала рассказывать журналисту, почему мы с Сашкой разошлись, и сама не заметила, как уже давилась слезами. А журналист, не отвлекаясь от главной темы, успокаивал меня, поил чаем, даже промокнул мне слезу салфеткой, а потом тихо сказал:

— Мария Сергеевна, а может, это к лучшему? Я имею в виду то, что вы были инициатором разрыва. Ваш друг — мужчина деликатный, и к вам, несмотря ни на что, относится очень нежно. Я это сам видел. Может быть, он по каким-то причинам хотел прекратить с вами близкие отношения, но не решался на это. Вы человек очень чуткий, наверняка вы на уровне подсознания почувствовали: что-то не так, и сделали то, что сделали.

Я задумалась. В таком аспекте я на свою личную жизнь не смотрела. А что, если журналист прав? Тогда все понятно. И то, что Стеценко спокойно ушел, когда я его об этом попросила, и то, что он за пять месяцев так и не выбрал времени поговорить со мной о наших отношениях… Ну что ж, тогда не стоит и дергать лапами.

Да, в эту версию укладывается все. Только на душе стало еще поганее. И когда в дверь позвонили, я почувствовала облегчение — придет Синцов, отвлечет на себя журналиста, заговорит со мной о делах, и мое уязвленное самолюбие постепенно остынет.

Я подошла к двери и распахнула ее. На площадке стояли двое — Синцов и Горчаков.

— Вы что теперь, парой ходите? — спросила я, посторонившись и впуская их в квартиру.

— А что, нельзя? — спросил Горчаков.

— А почему ты в глазок не смотришь? — спросил Синцов.

— Твой визит для меня неожиданность, — сказала я Горчакову, а потом повернулась к Андрею: — А чего мне в глазок смотреть, я же знаю, что это ты.

— Маша, хотя бы спрашивай, кто там, за дверью.

— Зачем?

— Затем, что придут злодеи, треснут по кумполу, а я потом твои дела расследуй, — доходчиво объяснил Лешка.

— Вот теперь понятно. Хорошо, буду спрашивать. А чего это вы вдвоем притащились?

— Да это я Лешку поднял, чтобы время сэкономить. Сейчас обсудим последние новости, разработаем план действий — и по коням.

Горчаков и Синцов прошли на кухню, и я прямо ощутила, как скрипнуло у них в мозгах, когда они обнаружили там журналиста. Старосельцев же весьма непринужденно их поприветствовал и даже налил чай. Сейчас в нашей теплой компании не хватало только доктора Стеценко. Пришлось открыть еще одну банку шпрот.

— Ну, говорите, чего приперлись? — ласково спросила я, сев за стол рядом с журналистом и подвинув тарелку с бутербродами поближе к Лешке. Они вцепились в пищу, как бомжи в бесплатной столовой.

— К тебе Леня заезжал? — спросил Синцов с набитым ртом.

— Кораблев-то? Только перед вами уехал.

— Мы с ним ночью пересеклись, — продолжал Андрей, прожевав бутерброд, — значит, ты уже знаешь про запись.

Я кивнула. Горчаков к тому времени, как Синцов прожевал кусок бутерброда, уже выпил свой чай, сожрал все, что было в тарелке, и стал бродить по кухне, ища съестное. Он даже заглянул на подоконник, за занавеску. Я не успела и рта раскрыть, как он со словами: «А это ты что, от Гошки, что ли, заныкала?» — схватил конфету, отложенную для домового, содрал с нее фантик и проглотил. Мы с журналистом только беспомощно переглянулись.

— Маш, ты извини, что мы так жрем, я просто уже сутки не спал и не ел, соответственно. — Синцов поднял на меня утомленные глаза.

— Мне даже стыдно, — ответила я. — Такое впечатление, что в эту ночь спала только я.

— Не волнуйся, я тоже спал, — сказал Горчаков и кинул в меня скомканный конфетный фантик. Я показала ему кулак.

— Ты спрашивала, чего мы приперлись, — продолжил Синцов. — Хочу внести предложение. Давайте задержим Антоничева.

— Кого?! — спросили мы с журналистом одновременно, но с разными интонациями.

— Папу Риты Антоничевой, — пояснил Андрей. — За организацию заказного убийства. Я перевела дух:

— Круто. А на чем мы его задержим, на каких доказательствах?

— Ты имеешь в виду, что у нас только оперативная информация? Легализуем, — заверил меня Синцов. — Я с Кораблевым уже переговорил.

— А что ты там будешь легализовывать? Агента рассекречивать? Так тебе и сдал Кораблев своего человека.

— Нет, и сам человек не согласится, — признал Синцов. — Мы запись легализуем, ты же слушала, есть запись магнитофонная.

— Андрей, я-то слушала запись, но ее можно трактовать как угодно, к тому же там никто не называет имени Антоничева. К тому же засветить запись равносильно тому, что засветить Ленькиного человека.

— Маша, легализовать можно абсолютно все. Ты же знаешь, как это делается.

— Ну как ты в данном случае это сделаешь?

— Как это делается обычно. Если, например, нельзя светить прослушивание телефонного разговора, допрашивается опер, который пересказывает содержание разговора, только заявляет, что разговор был не по телефону, а лично, и в его присутствии.

— Так. Одну минуту. Давайте начнем сначала. — Я занервничала и даже вскочила. — Ты ведь не зря притащил ко мне Горчакова. Я даже знаю, зачем.

— Не сомневался, — хладнокровно ответил Синцов.

— Ну так как?

— А никак. Я против.

— Маша, — встрял Горчаков, — а чего ты, собственно, против? Тебе предлагают готовое раскрытие, а ты кочевряжишься.

— А меня не устраивает раскрытие такими методами, — обернулась я к нему. — Если тебя устраивает, то давай, действуй. Тебя за этим и притащили, как осла на веревочке, показать, что вы и без меня справитесь.