Причина остаться - Дженнифер Бенкау

я, завернувшись в огромное пушистое банное полотенце, выхожу в коридор, Седрик уже ждет меня и между двумя поцелуями сообщает, что у него, к сожалению, к сожалению – как такое могло произойти? – нет для меня чистой одежды. Я голышом устраиваюсь на его постели, а пока он заваривает нам чай, пользуюсь моментом, чтобы отыскать в тумбочке презервативы. Бинго! Хотя я укуталась в его одеяло, мне становится одновременно жарко и холодно, когда он заходит в спальню; в домашних спортивных штанах, низко сидящих на бедрах, с обнаженным торсом и влажными после душа волосами. Я приподнимаю одеяло, и вот мы уже лежим, тесно прижавшись друг к другу.

И тем не менее нас все еще что-то разделяет.

Оно невидимое, неслышное и не имеющее запаха. Но я его чувствую, когда моя ладонь спускается ниже по груди Седрика, по мышцам его живота, вдоль линии волос, которая пропадает под поясом штанов.

Пальцы Седрика на мгновение замирают на моей коже. Его поцелуй становится сдержанней, дыхание сбивается.

– Что такое? – спрашиваю я, чуть отстранившись от его губ. – Все в порядке?

Он делает глубокий вдох и выдох.

– Я хочу почувствовать тебя, – отвечает Седрик очень серьезно, очень тихо и немного хрипло. – Всю тебя, как только возможно.

Я невольно облизываю губы. Он прослеживает это мимолетное движение глазами и беззвучно вздыхает.

– Но не могу. Пока еще.

– Что… ты имеешь в виду?

– Это… – Он довольно долго борется со следующим словом и все-таки побеждает. – Это «Ципралекс». Он приглушает подавленность, но и все остальное тоже.

Ох. Не знаю, что ему ответить. Через тонкую ткань брюк я более чем явно ощущаю его эрекцию. Вряд ли проблема в этом. Тогда в чем?

– Я могу заниматься сексом, – говорит Седрик. Он немного покраснел? Я не хочу, чтобы он стыдился, и сильнее прижимаюсь к его груди.

– Но это не одно и то же. Обычно меня это не особо беспокоит, рано или поздно… ну… я кончаю. Но чувствую только… – он задумывается, а потом тихо смеется, – хренов бенгальский огонь, а не новогодний фейерверк. С тобой… – Указательным пальцем он очерчивает мои губы, пока их не начинает покалывать от желания большего. – Я хочу чувствовать все. Каждый чертов оттенок этого фейерверка. И так, чтобы для этого мне не приходилось до одури напрягаться.

От его слов мне становится больно, но я начинаю понимать.

– Поэтому ты в прошлый раз со мной не переспал? Я подумала… Ну, подумала, что ты просто не хочешь.

В его смехе звучит чуть ли не отчаяние.

– Билли! – Седрик сдвигает меня на себя, так что теперь я сижу на нем верхом и самыми чувствительными частями своего тела ощущаю, насколько сильно он меня хочет. Его взгляд скользит по моей груди, он запускает пальцы мне в волосы и притягивает меня к себе, чтобы поцеловать, кожа к коже, сердце к сердцу.

– Я хочу тебя. До невозможности. Без фильтров на всех своих ощущениях. Дай мне две недели, и я…

– Буду ждать тебя, сколько нужно, – быстро откликаюсь я. – Но нельзя же просто бросать лекарства! – Верно? К сожалению, мне об этом очень, очень мало известно.

Он мотает головой:

– С такими экспериментами я завязал. Снижу дозу «Ципралекса» под наблюдением врача. Я уже начал на прошлой неделе, пока все хорошо. Иначе я бы к тебе не пришел.

– О’кей. Понятно.

Его веселый взгляд говорит: «Нет, ничего тебе не понятно».

– Было время, когда моя жизнь зависела от этих таблеток, Билли. Время, когда я не покончил с собой, наверное, только потому, что медикаменты отнимали у меня энергию, которая бы для этого понадобилась. Время, когда я вынужден был принимать такие сильные таблетки в такой высокой дозировке, что однажды даже не почувствовал, как обжег руку о плиту. – Он рассказывает с откровенностью, которая трогает меня до глубины души и вместе с тем поражает мужеством, которого требуют подобные разговоры. Я сама прекрасно это знаю. Хотелось бы мне быть хотя бы наполовину такой же храброй, как он.

– До тех пор пока мне нужны костыли, чтобы ходить, я лучше буду ходить на костылях, чем лежать. Но все равно хочу попробовать отказаться от них.

– Я могу подождать, – просто отвечаю я и наклоняюсь для поцелуя. Седрик закрывает глаза, когда мои бедра трутся о его, а мои волосы падают ему на грудь.

– Героиня, – шепчет он, после чего у него в глазах мелькает искорка, и он поднимает руку, чтобы провести внешней стороной пальцев по моему боку до груди. Мне почти страшно от того, как легко он добивается того, чтобы я задышала тяжелее и глубже. – Но я не говорил, что ты должна чего-то ждать.

СЕДРИК

Раньше начинать день с будоражащей, громкой и безостановочно звучащей в голове музыки группы «Muse» всегда было плохим знаком. Не то чтобы мне не нравились «Muse», и «Uprising» я очень даже люблю. И тем не менее подобные дни каждый раз проходили дерьмово, все шло наперекосяк, словно за такой музыкальный вкус, как у меня, надо наказывать.

Настало время отменить дурные предзнаменования!

Эту голову с кучей мусора и странностей пора поставить на место.

Кровать пахнет Билли. Я пахну Билли.

Мысленно передав привет однокурсникам (без извинений), я решаю сегодня отказаться от душа. Мне нужно доказательство того, что она была у меня. После кофе и затянувшегося поцелуя она ушла в моих удобных спортивных штанах и одном из моих худи и оставила меня с уверенностью, что еще вернется.

Пока она едет домой, чтобы переодеться, а потом отправиться на работу, я наливаю себе второй кофе. Глотаю половинку «Ципралекса» и снова чувствую себя странно, принимая антидепрессанты в состоянии эйфории.

Доктор Рагав настоял на том, что мы будем отменять их медленно и четко по плану. «На этот раз никаких выходок в стиле камикадзе». Цитата. Я с ним согласился.

Это не первая попытка отказаться от лекарств; но за довольно долгое время первая, в которой я уверен.

Пришло время справиться с некоторыми вещами, по меньшей мере попробовать.

Начинается утренний выпуск новостей, я выключаю звук и отворачиваюсь от телевизора. Не дам испортить мне день с самого утра! Если я действительно настроен обходиться без медикаментов, то рано или поздно придется справиться и с новостями. Пусть мне до сих пор непонятно, как половина человечества не приходит в отчаяние от условий жизни второй половины. Не в первый раз набирает силу мой внутренний голос, который твердит: «Хочешь привыкнуть к войнам, голоду, невыразимым страданиям, пыткам и угнетению? Собираешься терпеть все это? И считаешь, что