Тень Миротворца - Андрей Респов

минутная растерянность сыграла плохую шутку с тем, чьими глазами я наблюдал за этой резнёй, а, может, просто пришло время умереть. Но что-то вдруг больно ударило меня в спину слева, заставив уронить кол. Я тупо уставился на бурый от крови наконечник стрелы, выступивший у меня из-под ключицы. Ещё толчок — и я, не удержавшись, падаю, раскрыв рот в неслышном в общем гвалте крике. Вдохнув от неожиданности воду и погружаясь с головой, пытаюсь отчаянно вырваться и избавится от жидкости, хлынувшей мерзким потоком в лёгкие. Но всё тщетно. Спасительная темнота спасает меня от страданий и вновь возвращает меня к исходной точке вне времени и пространства.

Новые обстоятельства не заставляют себя ждать: на этот раз я уже в довольно приличной длинной рубахе с вышивкой, красном кафтане и кожаных сапогах толкаю острой рогатиной лестницу, приставленную к крепостной стене. Грудь переполняет восторг, я что-то кричу. Нельзя разобрать, но что-то торжествующее и яростное. А вот кто-то лезет между зубцами в метре от меня.

Враг? Н-на! Острия рогатины вонзаются в шею, грудь и лицо довольно молодого мужчины с куцей бородой в подранном полушубке, замахнувшегося на меня топором и сгинувшем в следующее мгновение за стеной. Рогатина работает как поршень, выбивая нападающих одного за другим, целей всё больше и больше, рядом соратники в таких же кафтанах, кто с топором, а кто и с саблей. Нас теснят. Враги на стене. Их всё больше. Верная рогатина перерублена посередине, я отшатываюсь, но получаю сверкнувшим лезвием по голове. Кровь заливает глаза. Снова темнота…

— Ур-р-а-а-а!!! — многоголосый крик оглушает справа и слева, спереди и сзади. Кажется, что даже воздух дрожит от рёва сотен глоток. Под ногами несётся земля, покрытая куцыми пучками травы и множеством камней. Я ощущаю себя бегущем в строю солдат в серых мундирах и чёрных треуголках с тяжёлым ружьём наперевес. Длинное оружие с устрашающего вида штыком. Пахнет гарью, свежей травой, сыростью и чесночным перегаром. Навстречу нам эхом накатывает совершенно иной крик:

— Форва-а-артс!!!

А вместе с ним и нарастающий лязг, хрип и…мат. Да какой! Ну хоть что-то понятное в этом бардаке.

И тут же немедленно прямо передо мной возникает усатое лицо солдата, разделённое алым тонким росчерком по диагонали, с разодранным в немом крике ртом. И уже я бью следующего противника штыком, едва-едва успевая отскочить влево от встречного же удара. Мне везёт, и я бегу дальше. От криков и лязга закладывает уши, поэтому мне кажется, что столб чёрной земли встаёт передо мной в полном безмолвии, и лишь ощутив каждой частичной своего тела ставшей свинцовой стену воздуха, бьющую в грудь и напрочь вышибающую сознание, я ловлю отголоски мыслей и сожаления: «Быстро на этот раз…»

Морозный воздух вкусен как никогда, он со свистом врывается в мои лёгкие. Я с удивлением и некоторой опаской оглядываюсь вокруг. Та же платформа, та же шинель, и я на ней.

Сколько прошло времени? Час, два, уже утро? Но нет, темнота ещё не рассеяна. Я чувствую, как почти полностью обессилел. Хватает терпения лишь натянуть исподнее. Поднимая шинель, ничуть не удивляюсь протаявшему до брусчатки снежному покрову, ровным кругом двухметрового диаметра обозначившему место моей медитации.

Что это были за видения, та самая генетическая историческая память предков, о которой вскользь упоминал Ремесленник? Странно, почему так обрывочно и коротко? Была ли от неё хоть какая-нибудь польза?

Тело испытывало одновременно и чудесную лёгкость, и всепоглощающую слабость. Слава зиме, я, почти не испачкавшись, вновь пролез под вагонами и уже вознамерился тихонько подняться в санитарский, как меня тихо окликнули с подножки:

— Гавриил Никитич, вы?

— Ольга? — я начал судорожно натягивать и запахивать шинель. Видок у меня ещё тот: насквозь мокрые кальсоны и рубаха, задравшаяся от лазания по путям до самых подмышек. Но тут до меня вдруг дошло, что сестра милосердия видит, скорее всего, лишь контуры моей фигуры, а остальные компрометирующие меня детали по причине ночного времени должны сливаться для неё в сплошное белое пятно.

Всё равно, непорядок. Прежде чем шагнуть к поручню, я застегнул последние крючки на шинели.

— Да вы же совсем босой и без головного убора! — всплеснула руками девушка, приблизив ко мне подсвечник.

— Не извольте беспокоиться, мадемуазель. Не растаю. В здоровом теле здоровый дух, знаете ли. Закаляю организм по спартанской методике, — вот не могу отказать себе в возможности повыпендриваться.

Что это? Мои старые кобелячьи тараканы или это прадедовы гормоны из молодого тела мозги набекрень мне сбивают?

— Глупости! Ну-ка немедленно поднимайтесь! Елизавета Семёновна как раз больным рябиновый настой заварила. Выпейте обязательно, пневмонии ещё не хватало…

Ну, когда тебе приказывают таким голосом, отказывать попросту невежливо. Я лишь свернул штаны с курткой в узел, да наскоро вытерев стопы о подштанники, навернул портянки и сунул ноги в сапоги. При застёгнутой шинели вполне приличный вид получился.

Я ещё ни разу не заходил вглубь сестринского вагона. В отличие от нашего санитарского, только номинально считавшегося пассажирским, это был полноценный второй класс с двумя ватерклозетами, переоборудованный по назначению с разделением на операционную и зону лежачих больных. Даже с настоящим откидным сестринским постом у одного из вагонных окон. Судя по внушительным лампам накаливания, забранным в обрешётку, которые сейчас не горели, этот вагон был даже электрифицирован. Роскошь!

Меня провели мимо прикрытой двери небольшого купе коллежского асессора, откуда раздавался поистине богатырский храп, почти не приглушаемый перегородкой. Ольга, что сопровождала меня, неся на вытянутой руке подсвечник со стеариновой свечой, заметила мой внимательный взгляд:

— Впервые в вагоне второго класса? — нет, в тоне её не было заметно никакого презрения к пролетарию, скорее, девушка была склонна поддержать беседу.

— Да, признаюсь. Ольга Евгеньевна, а почему не пользуетесь масляной или керосиновой лампой? Да и электричество у вас есть. Неудобно же…

— Ваша правда, Гаврила Никитич, неудобно. Но начальник эшелона запретил внутри вагонов использовать керосин и масло, а электрическим светом мы можем пользоваться лишь на ходу. У нас динамо-машина, а аккумулятор слаб. Не держит заряд больше двух часов. Да и стеариновые свечи дёшевы. Экономия… — несмотря на то что сестра шла ко мне спиной, мне показалось что она улыбается.

Я отметил про себя довольно необычную образованность барышни в технических вопросах. Что это? Эрудиция, интерес или образование?

Насколько мне помнится, у дам в этом времени с высшим образованием было туговато. В смысле, не то чтобы не хотели. Просто негде особенно было получить. Чего уж греха таить, Советская власть в этом отношении оказалась гораздо прогрессивнее Министерства просвещения Российской Империи.

В противоположной стороне вагона,