Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

- Тысяча чертей! Предупреждаю, если вы не успокоите эту бестию, я прикажу ее связать!

Я живо перетащила Изабеллу поближе к себе, но ничего не сказала, даже не выразила неудовольствия. Девочка, ничуть не смущаясь произошедшим, потирала ухо и смотрела на капитана с таким угрожающим нахальством, точно хотела дать понять: только расстояние, дескать, спасает тебя от моей мести! Похоже, подумала я, невольно улыбаясь, эта маленькая особа обладает просто-таки железным характером. Я погладила ее по щеке и поцеловала, прижимая к себе.

Капитан отвел взгляд и дал приказ отправляться.

Ночь, тихая, задумчивая, спускалась постепенно, очень медленно. Под темными облаками от розовой сияющей зари осталась лишь светлая желтая полоска, плывущая над лесом с запада на восток.

Дети от скуки уснули. Бодрствовали только я и Жанна Луиза. Она взяла у меня с рук Филиппа, чтобы облегчить мне поездку, но пребывала в горестном оцепенении и ничего не говорила. Я с тоской наблюдала, как мелькают за окном деревья и высокие откосы на обочине дороги. По моим подсчетам, через час мы должны были бы приехать в Лифре. А пока неподалеку тянулся дремучий Реннский лес и не было видно даже признаков жилища.

Когда дорога пошла под гору, карета вдруг понеслась быстрее и щелканье бича кучера стало раздаваться втрое чаще. Кучер покрикивал на лошадей, словно желал убежать от кого-то. Я почувствовала, что езда становится слишком быстрой, и разбудила капитана.

- Что это такое? Ваш извозчик сошел с ума?

Капитан взглянул в окно, пригляделся и выругался.

- Черт тебя дери, братец! Чего это ты так припустил?

Кучер не отзывался.

- Ты слышишь меня или нет?

- А разве вы что-то говорили? - отозвался голос.

- Говорил! Ты гонишь так, что у кареты поотлетают колеса и от нас отстанет прикрытие.

- Вот оно что! Неужто за нами есть прикрытие?

- Есть.

- Ну, это меняет дело. Надо было сказать мне об этом с самого начала.

Впрочем, несмотря на этот ответ, карета продолжала нестись так же быстро, может быть, даже еще быстрее, потому что бич щелкал уже непрерывно. Капитан подождал немного, потом выхватил пистолет и, цедя сквозь зубы ругательства, застучал рукояткой в стену:

- Ты слышал меня, болван? Я размозжу тебе затылок, если будешь притворяться глухим!

Наступило молчание, во время которого был слышен лишь лошадиный топот и шорох ветвей, разлетавшихся вокруг кареты. Наконец, кучер подал голос:

- А что, у вас есть оружие?

- Есть, - крикнул взбешенный капитан, - и ты сейчас убедишься, что я хорошо им пользуюсь!

Он оглянулся, чтобы в заднее окошко посмотреть, виден ли конвой. Я тоже оглянулась. Солдат не было видно. Мы оторвались от них, и они явно потеряли нас из видимости.

- Черт, либо этот дурак вконец пьян, либо…

Капитан снова начал стучать, лицо его было перекошено:

- Капрал! А вы почему молчите? Остановите этого болвана!

Ответа не последовало. Капрал не подавал признаков жизни, и вообще создавалось впечатление, что он давно сброшен с облучка. Выждав немного и потеряв терпение, капитан пригрозил:

- Еще секунда, и я стреляю!

Извозчик и ухом не повел. Карета тем временем мчалась с горы с такой скоростью, что за окном ничего уже нельзя было различить. Нас неимоверно трясло. Я ничего не понимала в происходящем. Может быть, кучер сошел с ума? Мне было ясно, что все мы можем разбиться, если это безумие не будет прекращено.

И тут вдруг всадники возникли по обе стороны кареты. Они мчались во весь опор вместе с нами, и слева прозвучал громовой окрик:

- Остановиться!…

Кучер повиновался этому приказу, будто только и ждал его, и натянул вожжи. Нас бросило вперед, потом назад. Лошади замедлили бег, карета понемногу останавливалась, не получив повреждений. Тени возникали в темноте за окнами и множились - вот уже десяток всадников, два десятка… Мы стояли посреди долины, у подножия холма, конвой был еще далеко за горой. Нас окружали незнакомцы.

- Не смей тормозить, каналья! - приказал растерявшийся капитан, но приказ был явно запоздалый.

- Еще чего! - глумливо отозвался кучер. - Почему бы не остановиться перед друзьями?!

Меня словно молния пронзила. Не владея собой, я повернулась к детям:

- Ведь это наши! Шуаны! Мы спасены!

Я выхватила из рук Жанны Луизы Филиппа. Она, как я убедилась, уже вовсе не пребывала в прежнем состоянии оцепенения. Глаза ее блестели. Она хорошо понимала, что происходит. В руках у нее была табакерка, которую она лихорадочно вертела, словно ждала чего-то.

- Сюзанна! Сюзанна, вы здесь?

О, этот хриплый от волнения, до боли любимый и знакомый голос!… Как во сне, в окошке кареты, прямо передо мной, возникло лицо Александра. Я даже различила его глаза, хотя было очень темно.

- Дорогая, поспешите. У нас считанные минуты времени. И все, кто в карете, выходите, выходите же!

- Да, но здесь…

Я растерянно оглянулась на капитана. На миг ужасная мысль пронзила меня: не возьмет ли он кого-то из детей в заложники? Рядом с ним сидела крошка Аделина. Но капитан думал по-другому. В его руках блеснул пистолет. Он выстрелил в окно, прямо в лицо Александру.

Лопнуло и вдребезги разбилось стекло. Холодный ветер ворвался в карету. С возгласом ужаса я подалась вперед, полагая, что Александр убит. Капитан перезаряжал пистолет, но второй раз выстрелить не успел. Жанна Луиза, с молниеносной быстротой приподнявшись с места, швырнула пригоршню табака прямо ему в глаза.

- Александр! - закричала я что было силы. - Вы живы?

Ответа не было, но дверца распахнулась, и очень знакомые сильные руки извлекли меня на свет Божий.

- У нас нет ни минуты. Кто с вами еще?

- Девочки и Филипп. А еще герцогиня и Аделина.

Александр сделал знак, и всадники, спешившись, бросились к нам. Каждый из них, казалось, заранее знал, что следует делать. Шуаны брали на руки Изабеллу, Веронику, Филиппа, сажали в седла перед собой и растворялись в темноте. Все происходило с фантастической быстротой, что я даже не успевала за всем следить, и только тревожно оглядывалась по сторонам. Меня успокаивало лишь то, что герцог был предводителем этого похищения, стало быть, все действия всадников были с ним согласованы.

Герцог, наклонившись, заглянул в карету:

- Надо сказать, сударь, что вы редкостный мерзавец, ибо только мерзавец может быть конвоиром женщин. Но я отдаю вам должное и признаю, что вы еще и храбрый солдат.