Сосед сверху, сосед снизу - Джина Шэй

А насытиться ею они сами не смогли.

Да и нереально это было.

Эрик чуть приподнимает голову, бросает на Эмиля насмешливый взгляд.

— Друг мой, ты решил всем рассказать, что в нашем тандеме главный извращенец — это ты?

— Какая? — терпеливо повторяет Эмиль, не сводя глаз с темных сосочков, по которым медленно, чувственно поглаживая, проходились Настины пальчики. Эта девочка неплохо представляла, как поддразнить саму себя и того, кто за ней наблюдает. Вкупе с её блестящими глазами эти легкие ласки, доставшиеся соскам, смотрелись как вызов.

Подойди и приласкай их сам. Ты ведь хочешь!

Он хотел. Хотел искусать эти сосочки, чтобы бессовестная мышка поняла последствия своих провокаций. Хотел вылизать бы её с головы до пят, всю эту покрытую легкой золотистой патиной загара кожу, чтобы мышка дразнила его так и позже. Он хотел…

И не мог.

Он и так нарушает свои же правила, оставаясь здесь. Не нарушать же сразу все.

— Она — абрикосовая, — Змей как завзятый сомелье начинает с того, что с оттягом проводит языком меж девичьих ножек, заставляя Настю в первый раз за утро захлебнуться первым стоном удовольствия, — да, точно, нежная как абрикос. Бархатная девочка.

Член в штанах упрямо бодается с тканью, требуя свободы. Ему в принципе не нужно было много, а зрелище, доставшееся глазам Эмиля, это даже не много — это очень много. Ну что ж, можно дать ему простора и воздуха.

И её глаз. 

Хочется большего, хочется всего и сразу, но все-таки нужно сдержаться. Не стоит менять краткосрочное увлечение на отказ от той, что перевернула Эмилю всю его жизнь. Но хотя бы малое-то он может себе позволить?

Расстегнуть ширинку, выпустить член наружу, полюбоваться, как порочного тумана в глазах мышки становится еще больше. Она тоже не против посмотреть.

— Спелая? — Эмиль без особой спешки проводит пальцами по члену. Пока — просто настраиваясь на нужный лад и обеспечивая мышке ответное зрелище. Он видит, как зрачки возбужденной девчонки не отрываются от вздыбленного органа, по которому пока лениво, играючись скользят его пальцы.

Она и вправду запала на них обоих.

— Спелая, — Эрик смакует каждое слово, абсолютно так же, как и каждое прикосновение его языка к чувствительной девичьей плоти, — тугая. Горячая. Мягонькая. Готовая к удовольствиям.

Она ему нравится — это очевидно. Действительно нравится, что для Змея уже виток в эволюции. Обычно-то он даже имена девчонок для перепиха не запоминает, а через неделю — так и вовсе не узнает бывшую любовницу. Сейчас все по-другому. Еще не понятно как, но точно по-другому. Это слегка облегчает Эмилю жизнь, но и утяжеляет тоже.

Оставить мышку Змею? А ему не жирно владеть ею единолично?

— Насколько она красивая? — Эмилю забавно наблюдать, как мышка вспыхивает от каждого его откровенного вопроса. А уж когда Эрик отодвигается, чтобы развести пальцами нежные складки, чтобы оценить каждый дюйм, каждый миллиметр выбранного ракурса мышкиного тела, она и вовсе задыхается от смущения.

— Она похожа на орхидею, — пока Эрик болтает, его пальцы не делают никаких перерывов, — свежая, едва распустившаяся, изысканная. Которую очень хочется сорвать и унести с собой.

Это не ложь, не преувеличения, Змей и вправду любуется этой сладкой девочкой, и чем дальше — тем меньше он хочет болтать.

— Срывай же.

Это не команда, это спусковой крючок. Альтернатива словам: «Выеби её прямо сейчас», которые Эмилю по-настоящему хочется сказать.

За них обоих.

Два раза Змею предлагать не надо. Эрик падает вниз как настоящий голодный хищник, увидевший свою добычу. А как выгибает мышку от этой атаки — от этого зрелища член Эмиля испытывает первое желание лопнуть. Его можно понять — девушка буквально бьется на простыне, раздираемая чувственным удовольствием, колотит по ней маленькими ладошками. Это удовольствие — сладкое и нестепримоее одновременно. И мышка хочет продолжения, и сходит с ума.

Ладонь, сжатая на члене, двигается энергичнее с каждой секундой. С каждым мгновением все громче вскрикивает Настя — в битве с языком Эрика она просто обречена проиграть.

Давай, мышка, давай. Еще немножечко! Расслабься и забудь о всем, что тебя сдерживает, получи настоящий кайф от происходящего.

Получается!

У него получается кончить вместе с ней, в одну и ту же секунду — как он и планировал, и его прорывает именно тогда, когда Настю буквально выгибает сильной судорогой оргазма, мощно так выгибает — до стиснутой её коленками головы Змея. И пока она тихонечко всхлипывает, мелко подрагивая на совершенно сбитой простыне, Эмиль стирает липкое семя с пальцев краем вчерашней майки. Невыносимо хочется курить. Хотя бы сигарету. Чтобы хоть на десяток минут отодвинуть то, что нужно сейчас сделать.

И все-таки он поднимается и пересаживается на край её кровати. Настя все-таки нашаривает под рукой одеяло, натягивает его на себя, будто обозначая, что пока все, на большее этим утром она не готова.

И больше всего на свете хочется вышвырнуть это чертово одеяло куда-нибудь на пол, и заняться делом, но все-таки Эмиль ласково касается пальцами острого подбородка.

— Спасибо, мышка.

У неё удивленно вздрагивают брови. Но покуда она собирается с ответом, как всегда вмешивается это бесконечное трепло…

— И спасибо, Эрик, — самодовольно роняет Змей, падая на кровать за мышкиной спиной, — на что бы ты смотрел, если бы я не постарался, герр Брух?

— И вправду, — Эмиль мягко хмыкает, а мышка смущенно ежится, пряча голое плечико под одеяло, — и все же, кончала ты, моя фея. И благодаря тебе кончил я. Так что спасибо тебе. Это был волшебный последний раз.

— Последний?

У некоторых слов оказывается болевой и в то же время анестезирующий эффект. Будто Эмиль залепил мне оплеуху, и за гулом в голове спрятался тот дискомфорт, что беспокоил меня до этого.

Я все-таки слетаю с кровати, уворачиваясь от длинной руки Эрика, и практически с головой ныряю в шкаф. Блин, как же категорически мало одежды, я, черт побери, взяла с собой. Нужно будет доехать до старой квартиры и забрать остатки. Ну, или сжечь все это тряпье и купить хоть что-нибудь приличное. Почему-то я сейчас испытываю внезапную острую неприязнь к привычным мне вещам. Ладно, сейчас не до этого!

Я все-таки нахожу и мешковатую футболку, и широкие черные джинсы не менее вольного покроя и, натянув их, чувствую себя спокойней и готовой к серьезным разговорам.

Эрик по-прежнему не одет, более того, он настолько живописно раскинулся на моей кровати — хоть Давидов с него лепи, да фотографии для журналов для взрослых недотраханных девочек делай. Еще и руки за голову закинул, и улыбка на губах самая что ни на есть бесстыжая.