В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев

Скрытое раздражение — прорвалось наружу.

— Скажи, что я их…

Пан Руслан матерился долго и виртуозно, благо русский язык для этого богат средствами, после чего швырнул трубку и вышел из кабинета в приемную.

— Поднимай всех! Москали наехали!

…

Оружие хранилось в соседнем доме, он был заброшен и непонятно кому принадлежал. При налете полиции — можно было сказать, что это не их оружие. Но сейчас — все кто был под рукой — разобрали стволы, расселись по машинам, и только тронулись…

— Мусора! — истошно выкрикнул кто-то.

Первая полицейская машина, сверкая мигалкой и завывая сиреной — свернула на улицу, за ней следовал грузовик: на таких перевозили карабинеров для крупных акций…

…

Выскочить из каталажки удалось неожиданно легко — Кит сам удивился. Особенно, если учесть, как их приняли — с незаконными стволами. Несколько автоматов — это вам не шутка юмора, у местной блатоты в основном пистолеты. У кого-то и дурь нашли…

Как оказалось, это был рейд муниципальной полиции, допрашивал его комиссар Чокария из местного угрозыска. Не исключено, что это те же москали подстроили или… хорваты. А почему нет? Антонович на него давно волком смотрит…

Но допустили адвоката, и тот договорился, как обычно договариваются. У Кита оружия не нашли, потому и выпустили — и он под вечер вышел из комиссариата, злой, раздосадованный и не знающий, чего делать.

Мало нам того, что было — так теперь еще и это…

Это не Украина, вопрос просто так не разрулить. Кому-то придется брать на себя стволы и садиться. Стволы придется покупать новые — не то, чтобы это было проблемой, но… деньги. Платить адвокату — опять деньги. На ровном месте головняков поднял — вот как так?

А ведь еще москальский наезд этот стрёмный — его тоже разруливать надо. Конечно, то, что он не явился на стрелку, ему не предъявят, отмаза железная — мусора по ходу замели. Но само толковище это не отменяет.

Что же за жизнь-то такая?..

На противоположной стороне улицы была милонга, оттуда доносилась музыка, там веселились. Кит посмотрел на это с ненавистью, был бы автомат — полоснул бы. Гады, всё им по фигу… Твари…

Такси что ли поймать?

Проходящий мимо мужик — вдруг остановился.

— Шо, бандеровец? Ще не вмерла Украина?

— Что ты сказал?!

— Что слышал!

Кит ударил — но кулак ушел в пустоту, а у тротуара уже тормознула машина. Все как в семидесятые, когда пропадали люди и от зеленых армейских Фордов и Шевроле — в панике разбегались…

Мы крутые? Да, мы крутые.

Сработали просто отлично, даже сказать нечего. Ни единого выстрела не сделали, а результат? Бандгруппа разгромлена, многие сидят в околотке со статьями, им теперь не до того, чтобы какие-то подлянки нам подстраивать, им бы сейчас адвоката хорошего найти. Главного их, — у них это проводник называется, — взяли тихо, без стрельбы и без шума, когда он был один. Сотрудничающее лицо — комиссар Чокария — сможет записать на свой счет разгромленную этническую ОПГ и будет заинтересован в продолжении сотрудничества. Чокария еще с Могилой по нашей наводке поговорит — может, адвокат напишет заявление. Вымогалово — еще одна статья, более тяжкая, чем незаконное ношение оружия. Американцы разом лишились в городе тех, кому можно за недорого (а то и вовсе по идеологическим мотивам) поручить грязную работу.

А сейчас осталось только этого видного деятеля бандеровской спилки в экзиле расколоть и решить, что с ним делать. Убивать вовсе не обязательно — если он может скомпрометировать американцев, он живым нужен. А если нет…

— Ну, шо? Ты кстати, кот или кит? А? Определись.

Я на место так и не сел — стоял. Местный бандеровский проводник… какой-то мелкий, плюгавый. Отвратный.

Нет, вы не подумайте, что я там стремлюсь таким образом унизить врага, и потому придумываю ему всякие уничижительные признаки. Но он и в самом деле такой, и что я с этим могу поделать?

Я ведь его насквозь вижу. Он — потомственный селюк. То есть, крестьянин, переселившийся в город, но не ставший горожанином даже в следующем поколении. Многие непонятки в отношениях Украины и России как раз вызваны тем, что на Украине не произошло превращения селян в горожан даже во втором-третьем поколении, в отличие от нас они сохранили связь с землей. У нас этого нет, у нас те, кто с села, часто стыдятся того места, откуда они родом, стыдятся происхождения, акцента, привычек. Украинское село же никогда не было столь бедным и заброшенным как русское в центре России, вот почему украинцы даже живя в Киеве, стараются сохранить, а то и прикупить при первой возможности земельный участок. Потому что тот, у кого есть земля — это господарь. Это всё в генах сидит.

Селюки не понимают, как живут в городе и не хотят понимать. Они четко знают свое и гнут своё. Если надо — они нарушат любую договоренность, предадут, сдадут. Но только не своего — предать односельчанина — это сразу стать изгоем. Кумовщина и групповщина здесь в порядке закона — первый, кто перебрался в город, тащит и устраивает своих — иначе его не поймут. Никакой морали у него нет, кроме — всё в дом. Закон он тоже не уважает.

Срал он на закон. Но он уважает и понимает силу.

— Кот или кит?

— Кот, по-вашему.

— Отлично. Значит, кот. У тебя крыша есть, кот?

— Крыша?

— Да, крыша. Ты на воровское дело отстегиваешь? Нет? Плохо. А тебе кто тут работать разрешил, а? Работать — работай, но на общак отдавай долю малую, потому как это правильно. Ну и штраф придется заплатить…

Украинец явно завис — как атакованный сервер. Я похлопал его по плечу.

— Да не переживай ты так. Сейчас посиди, прикинь муде к бороде. А я пока покушаю, схожу. Потом вернусь. Ты не трясись, мы не звери какие-нить. Пацанов твоих приняли, сидят, договоримся — отпустят и их тоже, у меня подвязки взрослые в местной ментуре есть. Мы не беспредельщики какие нить. Все должны жить. И платить.

…

Вышел, заботливый Трактор протянул мне стаканчик с кофе. Кофе, понятно, не в джезве сваренный, а из пакетика, но все равно — приятно.

— Пошли, подышим воздухом. А этот пусть сидит, обтекает пока. Через часик навестим…

— Добро.

…

Спустились по грязной, засранной лестнице, выбрались наружу. Довольно тихо, невдалеке то и дело гудят рельсы — электрички идут одна за одной. Еще три года назад были раздолбанные в хлам, а теперь — новенькие, китайские.

Распахнутое настежь, бледно-голубое небо… Чужое.

— Ну, как, нравится? — спросил я.

— Это вы о чем?