Смерть в катакомбах - Ирина Лобусова

Официанты принесли еду. Им подали картофельное пюре, на котором горкой было выложено поджаренное мясо, щедро посыпанное сыром и зеленью. Порции при этом (Зина все отметила) были маленькие — они давали понять, что финансовые дела «Парадиза» оставляют желать лучшего и в заведении не хватает продуктов. Впрочем, на фоне того голода, который царил в Одессе, эта еда была отличной.

На эстраду вышел какой-то молодой шансонье, запел на ломаном немецком. Крестовская, демонстративно закрыв руками уши, произнесла, засмеявшись:

— А мне рассказывали, что здесь выступает просто замечательный артист, Антон Кулешов! А это что такое? — пристально глядя на немца, произнесла она.

— Да, я о нем слышал. Один из моих друзей очень хорошо с ним знаком, они даже дружат.

— Правда? А как они познакомились? — совершенно естественно удивилась Зина.

— Их познакомил лечащий врач Кулешова, который работает в нашем военном управлении. Оказывается, этот Кулешов был долгое время его пациентом. У нас этот врач возглавляет секретный медицинский отдел.

— Как интересно! — насторожилась Крестовская, стараясь не упустить ни единого слова.

— Да, кстати, вот и он сам! Увидел нас и идет ко мне поздороваться!

Зина не поверила своим глазам! К ним через весь зал шел высокий седой человек во всем черном, невероятно худой, и с таким неестественно белым лицом, что оно казалось испачканным мелом или гипсом.

Зина тут же вспомнила покойную Танечку Малахову и вполне точное ее описание, подходившее к этому человеку. От него действительно веяло каким-то первобытным ужасом. Он вызывал ощущение страха. И если бы Зина не знала, что этот человек врач, она приняла бы его за колдуна.

«Колдун» приблизился к их столику, обменялся рукопожатием с Генрихом. Тот представил:

— Моя спутница — Вера Карелина. А это Герман Мельк. — Врач присел за их столик. Генрих предложил ему шампанское.

— Моя спутница интересуется вашим артистом, Антоном Кулешовым, — сказал. — Кажется, вы дружили?

— Да, Антон был моим близким другом, — произнес Мельк противным, дребезжащим голосом. — Но он не скоро будет выступать.

— Почему? С ним что-то произошло? — спросила небрежно Зина.

— Он уехал… Путешествовать. Знаете, как это бывает у творческих людей? Душит атмосфера, хочется новых впечатлений, и все такое. Вот Антон и уехал. Теперь шлет мне восторженные письма.

Крестовская постаралась, чтобы на ее лице не дрогнул ни один мускул. Шестым чувством она моментально поняла, что этот человек не только знает о смерти Антона Кулешова, но и причастен к ней, поэтому так тщательно ее скрывает.

— С удовольствием посидел бы с вами еще, — сказал странный врач, поднимаясь, — но мне пора. Буду счастлив, если вы посетите мой скромный дом. Я живу на Маразлиевской, бывшей Энгельса. Дом 5, скромная мансарда. Буду рад видеть вас и вашу спутницу! — с эти словами Мельк их покинул.

— Вот уж куда мы точно не пойдем! — рассмеялся Генрих.

— Почему? — не поняла Зина. — Он так любезно пригласил!

— Так он же проводит спиритические сеансы. Он всех на них приглашает. А у меня от этого общения с мертвыми просто дрожь! Не хочу портить себе настроение такой гадостью!

— Спиритические сеансы? Но это же, наверное, интересно! — воскликнула Крестовская.

— Уверяю тебя, ничего интересного, — Генрих галантно поцеловал ей руку. — От него так и веет всей этой мертвечиной, могильным холодом. А я люблю жизнь. Он вообще странный человек. Я слышал, что он по ночам гуляет по кладбищам. Бр-р-р… Лучше держаться подальше от таких, как он!

«Маразлиевская, 5, мансарда» — адрес горел в голове Зины пламенеющими, алыми буквами. Это ведь след, настоящий след!

Она уставилась на высокую черную фигуру, медленно бредущую через зал к выходу. Но Герман Мельк уйти не успел. В зал как раз вваливалась шумная компания — несколько румынских офицеров и мужчины в штатском. Кто-то из румын оказался знакомым Мелька, и он тут же зацепился за них, сел с ними за столик.

— Он действительно активно ищет публику для своих спиритических сеансов! — рассмеялась Зина, наблюдавшая всю эту сцену.

— Сеансы платные. Этим и зарабатывает. Хотя в нашей лаборатории он получает очень даже неплохую зарплату. Но слишком уж любит деньги, — пожал плечами Генрих. — Непонятно, зачем ему это! Странный тип. А в этих, похоже, нашел долгожданных слушателей.

Компания была громогласной, и, похоже, они выпили уже до прихода в «Парадиз». Особенно сильно шумел коренастый крепыш в штатском — он был заметно пьян, больше остальных. Рядом с ним сидел румынский офицер, лица которого Зина не видела.

Но когда крепыш уж совсем сильно расшумелся, она услышала громкий голос офицера, который на ломаном русском произнес:

— Придурок! Успокойся! Кончишь, как Садовой! — Затем последовала длинная тирада на румынском.

Офицер обернулся, и Зина застыла с вилкой в руке! В форме румынского офицера был… Григорий Бершадов! Бершадов! И он свободно говорил на румынском! Откуда у него офицерская форма? Откуда он знает румынский?

Бершадов равнодушным, абсолютно ничего не выражающим взглядом скользнул по соседнему столику, где сидела Зина с немцем, и повернулся к своей компании. Крестовская с трудом удалось сдержать себя в руках.

Из ресторана Зина и Генрих вышли в половине девятого вечера. Компания румын вместе с Германом Мельком все еще оставались в ресторане. К их столику беспрерывно подносили вино.

Автомобиль Генриха привез их на Ленинградскую.

— Снова не могу зайти, — немец выглядел грустным. — Сейчас совещание в штабе, я должен на нем быть. Перенесем наше общение на другой раз.

— Хорошо. Благодарю за прекрасный вечер, — вежливо отозвалась Зина.

Генрих поцеловал ей руку — не больше. Урча двигателем, автомобиль умчался в темноту.

Герман Мельк кокетничал. Крестовской стало это понятно, едва она подошла к дому на Маразлиевской. «Скромная мансарда» оказалась большим верхним этажом, окна которого покрывали резные решетки. На воротах, с обратной их стороны, в подъезде, Зина обнаружила табличку с указанием номера квартиры и фамилией жильца. Табличка была старая, явно довоенная. На верхнем этаже была только одна квартира. Фамилия жильца — Шварцман.

Ей все стало ясно. Приспешник фашистов занял еврейскую квартиру. Страшно было представить, что стало с несчастной еврейской семьей. Мельк занял хорошее место, ничего не скажешь.

С улицы Зина увидела, что окна все еще закрыты шторами, хотя было уже начало одиннадцатого утра. Очевидно, Мельк не был ранней птичкой. Проникать в квартиру прямо сейчас было опасно. Оставалось наблюдать.