Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин

Собственно, Ленин — Сталин на личном примере лучше и раньше других показали необратимость данного процесса. У них жалкая «материя» (конкретные материальные провалы) против могучей «идеи» или «веры» (в коммунизм, в вождя, в коллективизацию…) все равно что собачка Каштанка против столяра Луки Александрыча. Хотя сами они верили, что думают иначе (как материалисты), и безжалостно заставляли думать по этому кривому образцу всю огромную страну, включая проф. Катасонова. В результате чего страна оказалась в небывалом прежде материальном тупике. И даже не могла этого увидеть и осознать.

Что же касается криптовалют, или, шире, интернет-денег, то после периода неизбежных спекулятивных всплесков, обвалов и воровства, они (вовсе не обязательно в виде биткоина) органично встроятся в глобальный экономический ландшафт и будут играть в нем не менее существенную роль, чем сегодня банковский пластик. Про который 40–50 лет назад такие же умные, как проф. Катасонов, люди очень убедительно рассказывали, что это верный знак окончательного распада долларовой империи и краха мировой банковской системы. Где сейчас эти умные люди? Кому они интересны? Однако дело их, как видим, живет и побеждает. По крайней мере, в одном все глубже скатывающемся на мировую периферию социокультурном ареале.

На идее неизбежности и необходимости впрыскивания новых средств обращения в экономику построена такая экономическая доктрина, как кейнсианство. В СССР, естественно, ее игнорировали как очередные буржуазные измышления, имеющие целью отвлечь трудящихся от классовой борьбы. Хотя Кейнс действительно кое-что объясняет в природе экономических кризисов. Но, конечно, далеко не все. В рамках его доктрины Марксово «перепроизводство» (сильно упрощая) выглядит как конфликт между слишком узкой денежной массой и выросшим объемом произведенных ценностей, которые не вмещаются в платежеспособный спрос и потому начинают терять в цене. Что влечет за собой сокращение производственных мощностей, безработицу и даже многократно воспетое советской пропагандой уничтожение уже произведенной продукции. (Буржуи апельсины давят гусеницами!! Сволочи. Могли бы негритянским детям раздать…)

Ну да, денег мало, они слишком дороги. Условных апельсинов слишком много. Они дешевеют относительно дефицитной и вздорожавшей денежной массы. Экономический стимул к их производству исчезает. Производителю легче зарыть гниющие фрукты, чем тратиться на доставку в торговые сети, где их не купят, ибо денег нет… Ну, примерно как с генеральскими брюками. Лекарство, объясняет Кейнс, в новой эмиссии или в расходовании бюджетных накоплений государства для расширения спроса. Так (отчасти инстинктивно?) поступил президент Рузвельт, который во время Великой депрессии за казенный счет развернул обширную программу инфраструктурного строительства, расширил эмиссию, впрыснул в финансовую среду государственные накопления и помог американской экономике выбраться из ямы, открыв новый простор для частной инициативы.

Все эти буржуазные извращения народный теоретик Паршев опровергает одной «самоочевидной» и потому близкой широким массам фразой:

Сказал как отрезал. Ибо был глубокий эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет.

Как обильно все-таки наше Отечество на самобытные таланты! Беда в том, что в былые времена они читали Адама Смита, а начиная с 1917 г. — только недоучившихся революционных вождей.

Вопрос о необходимом и достаточном объеме эмиссии — один из самых тонких. Никто не гарантирован от ошибки. И — теоретически — вовсе не факт, что именно государство лучше всех умеет решать задачу выпуска новых денег. Сегодня все чаще говорят об альтернативных центрах эмиссии и специализированных «частных» (эмитированных не государством) деньгах. Теория Кейнса далеко не истина в последней инстанции. Поэтому в правовых государствах, достигших выдающихся экономических успехов, вопросами эмиссии занимаются органы, тщательно изолированные от исполнительной и законодательной власти. Чтобы у главного начальника не возникло соблазна напечатать побольше бумажек и таким образом «бесплатно» купить симпатии избирателей (которые поначалу будут рады, не слишком задумываясь о последствиях). Либо — если выборов нет или они под идеократическим контролем — «бесплатно» наштамповать себе побольше оружия и приобрести поддержку силового блока в расчете на последующую экспансию.

При вождизме-вертикализме все замыкается на вождя. Печатать дензнаки или нет, в конечном счете определяет условный Лукашенко, Бердымухамедов, Мадуро, Эрдоган или Ким Чен Ын. Теоретически не исключено, что кто-то из них займет здравую финансовую позицию. Но пока такое случалось редко — разве что Пиночет, Ли Куан Ю и до некоторой степени Дэн Сяопин. Обычно, если вертикаль не встречает системного сопротивления независимых институтов, дело кончается бурным романом с печатным станком и падением качества национальной валюты. При безудержном росте ее количества.

Подобные истории развиваются весьма стандартно. Популисты, захватывая власть, апеллируют к социальным низам. Получив контроль, стремятся сделать его абсолютным. Упрощают социальную, медийную, политическую и хозяйственную среду до уровня, где всем можно командовать из одного кресла. Если речь об экономике, то сначала идет грабеж богатеев. Когда богатеи кончились (это происходит на удивление быстро), вертикаль вынуждена переключаться на трудящихся. Главным образом в виде систематической недоплаты за труд. Расширенный «инфляционный налог» — одна из форм такой недоплаты. Вместо настоящих денег работник получает фантики, годные к применению лишь в замкнутой торговой системе Хозяина. Что Хозяин дал, то и съешь. Что на прилавок выбросил, то и купишь. Еще и в очереди постоишь, и спасибо скажешь.

Неограниченная эмиссия деревянных дензнаков (как и эмиссия популистских призывов и обещаний) дает вождю массу краткосрочных преимуществ:

• обнуляет финансовые ресурсы в руках классового врага, на что справедливо указывал еще Ленин;

• закрепляет позицию вертикали как монопольного собственника ресурсов, заказчика работ, работодателя и покупателя; никто другой не в силах предъявить платежеспособного спроса — деньги у него на руках сгорают быстрее, чем на руках хозяина печатного станка;

• сажает население на поводок: эмигрировать с деревянными деньгами — значит бежать нищим и голым. Лишенные накоплений люди вынуждены идти к вертикали с протянутой рукой — от нее жалованье, жилье и продуктовые талоны. Других источников жизнеобеспечения нет;

• легко конвертирует политическое владычество в экономическое: кто классово ближе, тот первый на раздаче; ему и свеженапечатанные пряники — покуда еще не остыли;

• обеспечивает дешевизну рабочей силы;

• помогает держать народ в голоде и остервенении, что полезно для победоносной экспансии и дальнейших революционных свершений.