Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды - Елена Езерская

Оставшись одна, Анна вдруг разрыдалась. Конечно, ее взволновало предстоящее испытание — Анна уже уверовала в то, что дошла до конца своих страданий и волнений. И она совершенно иначе представляла себе последствия приезда преподобного Иоанна: Анна была готова проследовать с посланцем Русской духовной миссии в Константинополь, чтобы отправиться, наконец, домой. Но князь даже не рассматривал, по-видимому, такую альтернативу: он не просил, он распоряжался ею, полагая, что Анна должна быть также устремлена на поиски пропавшей Звезды, как и он. А она — всего лишь слабая женщина! И она устала! И от собственного благородства в том числе.

Говоря сама с собой, Анна ужасно негодовала. Но вместе с тем ощущала потребность подчинения приказам преподобного Иоанна. И не могла не признать, что новый облик князя Новикова произвел на нее неизгладимое впечатление.

Анна очень быстро справилась с угрызениями совести, возникшими при первой встрече с преподобным Иоанном, но не потому, что считала себя непричастной к тому резкому повороту, что сделала судьба с жизнью когда-то знакомого ей поручика. Нет, Анна поняла, что перерождение князя вызвано не отчаянием отвергнутого влюбленного, а открытием чего-то сокровенного, что прежде таилось в его душе, и было, наконец, освобождено от долгого сна неведения.

Она смотрела на князя и не узнавала его. Куда исчез тот обходительный и доверчивый молодой человек, умевший умно рассуждать о разных серьезных вещах и так неумело пытавшийся заявить ей о своих чувствах? А, быть может, князь никогда и не был таким, а только казался ей тогда? И она, увлеченная борьбой за душу Владимира, не увидела, не разглядела в милом Мите главного? Той цельности и упорства, которые он проявлял, сопротивляясь попыткам Владимира втянуть сослуживца в свои обычные сельские увеселения. Той мудрости, которая поразила ее опекуна, посчитавшего молодого человека достойным долгих бесед на равных. Той проницательности, с которой он угадал незримую, как полагала Анна, нить, что связывала ее и Корфа-младшего еще неясным, неоформившимся чувством. И, наконец, того благородства, что князь проявил в разговоре с Владимиром, убеждая его очнуться от застилавшей ему глаза обиды и ревности и понять, что все его страдания — от любви, в которой он боится признаться даже себе самому.

Когда, после ужина и обсуждения предстоящего Анне возвращения на остров, преподобный Иоанн ушел, благословив ее и попрощавшись до утра, она так и не смогла заснуть. Анну тревожило и ожидавшее ее новое приключение, несомненно, сопряженное с большей, чем прежде опасностью, ибо заранее было ясно, что Крестоносец, получив Вифлеемскую звезду, так просто с нею не расстанется. Но более всего ее смущало присутствие князя, приезд которого был для нее равносилен явлению.

Нынешний, он представлял собою средоточие всех лучших качеств, которые она так любила и в старом бароне Корфе, представлявшемся ей образцом настоящего мужчины. Наверное, все это было в князе Дмитрии и раньше, и это она не замечала его совершенства, предполагая стоявшие за ним скуку и преждевременный душевный покой. Возможно, по молодости ей был значительно интереснее и привлекательнее мятежный дух Владимира Корфа, и ее склонный к романтическому характер заставлял тянуться к тому, кто был полон бурь и всегда оставался непредсказуем в своих поступках.

В князе Дмитрии, наоборот, была предопределенность, пугавшая Анну своей известностью. Она искренне считала, что хорошо представляет свое будущее, если ответит князю — да. И поэтому не могла предпочесть размеренность и внятность ожидавшей ее с ним жизни той туманной и опасной перспективе, что стояла за ее привязанностью к Владимиру. И, кроме того, Анна понимала, что, искушенный в искусстве князь, тем не менее, станет яростным противником ее сценической карьеры, которая в то время так влекла и манила ее. Нет-нет, брак с князем Дмитрием тогда казался Анне скоропалительным и бесповоротным финалом ее мечты о театре и возвышенной романтической любви. И она не хотела видеть себя птицей, чей полет еще в самом начале был прерван неожиданным выстрелом случайного стрелка.

Но вот ее судьба состоялась, иллюзии рассеялись, и Анна словно спохватилась. А князь Дмитрий, возмужавший и еще более мудрый, чем прежде, явившийся ей в ореоле знания чего-то высшего, что познать было ей до сих пор не дано, буквально перевернул представления Анны о самой себе и своей жизни. Она как будто остановилась на бегу и увидела себя со стороны, и сомнение овладело ею.

Быть может, все эти годы она просто бежала от неизбежного? И сейчас всем, что с нею случилось, расплачивается за отказ своевременно принять эту данность? Этот дар, которому она предпочла борьбу за все то, чем уже давно могла наслаждаться — любовью и взаимопониманием, благополучием в семье? Или это просто ошибка молодости, которой свойственно пренебрегать очевидным и стремиться к невозможному? А потом, спустя время и расстояния, осознать, что бежать-то было некуда, незачем и не от кого…

Предоставленная в каюте географического парусника сама себе и на сей раз уверенная в том, что она свободна от чужого и недоброжелательного соглядатайства, Анна долго не могла успокоиться.

Почему, когда человеку дается все, он отчаянно сопротивляется получению этого дара? Почему вместо того, чтобы благодарно принять его и насладиться им, убегает, чтобы потом в неизбежных и тяжелых муках и страданиях по крупицам собирать в единое целое то, что он уже держал в своих руках? Но самоуверенно счел расположение Господа милостыней и, отвергнув его, превратился в золотоискателя, денно и нощно, год за годом взрыхляющего землю вокруг себя ради мизерной части того, что мог иметь, не отринь он прежде божественного приношения…

— Гордыня, — вдруг услышала Анна голос преподобного Иоанна, — это гордыня снедает человечество. Тщеславие маленького существа, которое стесняется своей слабости и прячет ее под одеждами несвойственных ему деяний.

— Но я бы хотела сама… — попыталась возразить Анна, оглядываясь в поисках места, откуда раздается этот глубокий и волнующий душу голос.

— «Я сам», — говорит ребенок, желая самоутвердиться, но бежит к матери, едва завидев опасность, ибо, еще не зная ничего, ощущает свыше данное ей превосходство предчувствовать и оберегать.

— Но мать не может всегда защищать свое дитя!

— Все — мы дети Божии. Ты сомневаешься в Нем?

— Я… я не сомневаюсь, я просто пытаюсь понять, почему…

— Почему ты испытываешь разочарование от жизни, которую прожила?

— Вы читаете мои мысли? Или следите за мной?

— Нет, просто я очень хорошо знаю тебя, Аня. Знаю даже лучше, чем ты разбираешься в самой себе. Однажды, я хотел спасти тебя, потому что предвидел бури и грозы, что вскоре разразятся над твоею головой, но ты отвергла руку помощи и бросилась в омут злоключений, которым все еще несть числа. И которые еще ожидают тебя.

— Мне никогда не искупить этот грех?

— Исправить ошибку, сделанную в тетради, легко. Жизнь трудно переписать набело.